Такова была психологическая схема ее ночного прихода и просьба разобраться в «горелом деле». То обстоятельство, что она некогда была близка с подозреваемым и совсем недавно являлась моей женой, значения для нее не имело: прошлого нет. Но для Белецкого, Фреймана и Сухорукова это имело громадное значение. Несущественное для Риты прошлое ставило меня в более чем скользкое положение, давая повод усомниться в каждом моем действии по расследованию «горелого дела». Оно наложило свой отпечаток на все, в том числе и на мой разговор с Эрлихом, которого я вызвал к себе вскоре после допроса Дятлова…
— Допрашивая Шамрая, я убедился, что он слишком хорошо для свидетеля знает материалы дела. Поэтому я вынужден сделать вам замечание. Вы не имели права знакомить его с деталями дела.
— Шамрай — пострадавший, — сказал Эрлих. — На него было совершено покушение. Он — член партии. Выполняя свой долг, едва ли не стал жертвой классового врага.
У меня к тому времени был уже несколько иной взгляд на роль Шамрая во всей этой истории. Но спорить с Эрлихом я не собирался.
— Закон не делает исключения ни для кого, в том числе и для членов партии, — сказал я.
Эрлих промолчал, но в его молчании явственно ощущалось несогласие и осуждение моих политических незрелых взглядов. В то же время в молчании, видимо, была и некоторая доля горького удовлетворения: Эрлих всегда относился настороженно к своему непосредственному начальнику. И вот Белецкий продемонстрировал наконец свое подлинное лицо — политического обывателя, зараженного буквоедством, формализмом, всем тем, что некоторые называют «юридическим кретинизмом».
— Вы странно рассуждаете, Александр Семенович, очень странно, — тоном врача у постели безнадежно больного сказал он.
Эти слова, а главное тон, каким они были сказаны, переполнили чашу моего терпения.
— Мне кажется, Август Иванович, что нам не стоит терять время на дискуссии. Вы можете уважать или не уважать мое мнение, но вы обязаны хорошо знать Уголовно-процессуальный кодекс и следовать его требованиям. В данном случае закон не дает Шамраю никаких преимуществ перед другими свидетелями. Он для нас с вами — источник доказательств. А знакомя его с материалами дела и своей гипотезой, кстати говоря, весьма сомнительной, вы оказываете пагубное влияние на его восприятие происшедшего, а следовательно, на его показания. Ведь вы фактически навязываете ему свою версию…
— Я не могу с вами согласиться, Александр Семенович…
