— Я не о том. Почему у тебя мысль о поездке в будний день возникла, да еще с документами?
— Я уж и сам об этом думал. Ну как тебе объяснить?
Устал чертовски, а тут соблазн за рулем посидеть, проветриться, да и свояченицу не хотелось ночью беспокоить. Она у нас рано ложится, а я засиделся на работе и ключ от квартиры дома забыл…
— Кстати, Филимон Герасимович, — сказал я, — ты помнишь, когда уехал с работы?
— Ну а как же. На память не жалуюсь. Служит. Было тогда около двенадцати, а точней — без двадцати двенадцать.
— Это ты так прикинул?
— Зачем прикинул? По часам.
— По этим? — Я кивнул на стену, где висели прямоугольные часы с длинным и широким маятником.
— По этим и по карманным. Да и так, по-моему, все сходится. Отбыл без двадцати, прибыл минут в двадцать — двадцать пять первого. Дорога — сорок минут. Как в аптеке. Сторожиха же говорила, что свет у меня на даче в половине первого зажегся. Так?
— Так.
— Почему же спрашиваешь? Я об этом уже раз десять докладывал и Русинову, и Эрлиху…
— Понимаешь, один свидетель утверждает, будто ты уехал с работы около девяти вечера. Вот я и подумал: может быть, часы спешили или просто стояли…
— У меня и у сторожихи?
Кончики губ выгнулись крутой дугой. Шамрай положил на стол серебряные карманные часы с крышкой, нажал на кнопку, крышка отскочила. Время на обоих часах совпадало до минуты.
— Убедился? Вот так, Александр Семенович! У меня все ходит, не останавливаясь. Так что ошибся не я, а вахтер. Ввел он вас в заблуждение…
А откуда, собственно говоря, ему известно, что я имел в виду вахтера? И почему его знакомили с показаниями этого вахтера и Вахромеевой? Какая в этом была необходимость? Шамрай все же потерпевший…
— Я Эрлиху уже объяснял, — сказал Шамрай, — что вахтер Плесецкий — пропойца, алкоголик, человек классово чуждый. Он у нас с полгода работал, так я его ни разу трезвым не видел. Он не то что время — чужой карман со сбоим перепутает. У него, по-моему, даже приводы были…
— Вон как?
— Да. Окончательно разложившийся человек…
— Он у вас сейчас работает?
— Нет, конечно… Выгнали.
Пауза.
— Но если он тебе нужен, я дам команду — разыщут.
Потеплевшие было глаза Шамрая снова были холодны, щеки втянулись, а подбородок заострился, выдвинулся вперед. На скулах розовели пятна. Разговор о времени отъезда на дачу его явно раздражал. По не совсем понятным для меня причинам этот пункт неожиданно оказался болевой точкой. Слишком долго нажимать на нее не следовало. Нам еще предстояло с Шамраем не раз встретиться. Если будет необходимость, после соответствующего обезболивания можно опять заняться этой точкой. А пока оставим ее.
