Когда Ирма дала ей понять, что дольше Сильвии оставаться у нее нельзя, если об этом не будут поставлены в известность родители, Сильвия молча кивнула, согласившись, что надо бы послать им открытку. Ирма написала эту открытку, ответа так и не пришло. Но и полиция не проявляла к исчезновению Сильвии никакого интереса.
Вечера, которые проводили вместе двадцатилетняя библиотекарша и школьница двенадцати лет, были однообразны. Несколько раз они ходили в кино. Кино Сильвия обожала, и с той минуты, как гас свет, полностью уходила в волшебный мир, возникавший на экране. Но чаще всего они просто сидели дома, читая или разговаривая. Ирме нравилось читать вслух — я всегда терпеть этого не мог, — а Сильвии нравилось слушать. То, о чем ей читали, становилось для нее миром, а такие слушатели самые лучшие. Особенно она радовалась, когда Ирма читала пьесу. В театре она не бывала никогда, и с трудом могла вообразить, как все выглядит на сцене. Пока Ирма ей не рассказала про театр, Сильвия была убеждена, что сцена — это такое место, где реально происходит все, о чем написано в пьесе, и вот эти самые люди переживают происходящее наяву.
Ирма припомнила, какие пьесы они читали, долго их потом обсуждая. «Сирано де Бержерак» Эдмона Ростана, «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда, «Золотой мальчик» Клиффорда Одетса, «Стража на Рейне» Лилиан Хеллман[4]. Как ни странно, Сильвии больше всего понравился «Сирано», а по поводу «Стражи на Рейне» они особенно долго спорили. Оказалось, Сильвия смутно себе представляла, что идет большая война, и из-за чего она, и кто с кем сражается. Слово «нацисты» для нее почти ничего не означало, географии она практически не знала, и за свои двенадцать лет успела очерстветь настолько, что никакая жестокость человека по отношению к другому человеку не могла ее удивить. Она ведь жила в мире, где крайняя жестокость была самым будничным делом и, к ужасу Ирмы, составляла нормальную часть всего ее бытия.
Впрочем, «Золотой мальчик» ее тоже не тронул. Она сочла, что пьеса глупая и чувства в ней неестественные. Зато когда Ирма читала ей не очень-то известных «Троянок» Еврипида, Сильвия слушала разинув рот от изумления, да и потом долго не могла ни слова вымолвить, так ее это потрясло и такое вызвало сострадание, хотя ни про драматурга этого она ничего не знала, ни про то время.
В выходные они ходили по музеям. Мне было понятно, каким образом Сильвия сделалась для Ирмы центром существования и отчего весь мир для нее ожил, ведь теперь можно было поделиться всем, что она о нем знала, с этой девочкой.
