Добровольцы | страница 27



И до семи самозабвенно
Шагами убивает сон.
Он задыхается от жажды,
Он каменеет от тоски.
На площадь Красную однажды
Он вышел от Москвы-реки.
Площадь поката. Ведь это она
Мира основа.
Зримей становится здесь крутизна
Шара земного.
Молча идет мой ровесник и брат,
Сгорблены плечи.
Если бы знать ему, в чем виноват,
Было бы легче.
Перебирают куранты хрусталь,
Знамя алеет.
В горьком и трудном раздумье он встал
Пред Мавзолеем.
Будто бы с Лениным он говорит,
Ленинец юный:
«Стань, мое сердце, таким, как гранит
Высшей трибуны!»
…Домой пришел он смутной ранью,
Когда жена еще спала.
На комсомольское собранье
Повестка на краю стола,
Как бы раскрытая случайно,
Небрежно брошена она.
А рядом хлеб, горячий чайник.
Вставала, стало быть, жена.
А в комнате светлели краски
В потоке первого луча,
И Славик лепетал в коляске,
Под марлей ножками суча.
Проснулась Леля. «Что ты мрачный?»
«Да так. Устал. Не знаю сам».
Она его рукой прозрачной
Погладила по волосам.
Сухие. «Значит, не был в душе.
Он все мне врет, хороший мой».
Тревога, мучившая душу,
Догадкой сделалась прямой.
В туннель не лазил. А повестку
Зачем по почте было слать,
Когда Кайтанов — всем известно —
Уходит с шахты только спать?
Вздохнула Леля и смолчала,
Беда! Горюй ли, не горюй.
«Пускай переживет сначала,
Я с ним потом поговорю».

Глава шестнадцатая

ПЕРВЫЕ ПИСЬМА

Мы писем друг другу еще не писали,
Поскольку всегда были вместе и рядом,
Но жизнь отворила дороги и дали,
И дружбу по почте поддерживать надо.
Тогда оказалось: Алеша Акишин —
Великий мастак сокращать расстоянья.
Он детским, размеренным почерком пишет
И шлет в треугольных конвертах посланья.
Одно у меня сохранилось случайно.
Читайте! Я думаю, это не тайна.
«Напарник мой по вагонетке, здравствуй!
Во первых строках — пламенный привет.
Прости, что я пишу не слишком часто, —
Порою и поспать минуты нет.
Теперь я не откатчик, не проходчик,
Бери повыше — я прораб уже.
А что мы строим — понимай как хочешь,
Мы как-никак живем на рубеже.
Соседи злятся, силы собирая, —
Они приучены махать мечом.
Не все у них, конечно, самураи,
Но мы их самураями зовем.
Сейчас вот из окна смотрю на сопки,
Приобретая зрение бойца:
Здесь нас сжигали в паровозной топке
И вырывали из груди сердца.
Суровый край. Я стал его частицей:
Он мне, а я ему необходим.
Ну ладно. Что там нового в столице?
Когда мы „Маяковскую“ сдадим?
Я отвечать на это не неволю,
Но, ежели захочешь, напиши:
Что наш Кайтанов, очень любит Лелю?
Действительно не чает в ней души?
Я даже не могу себе представить,