– Солей триста хватит, доктор?
– Вполне.
В тигре этом было метров тридцать. Бустильос задрожал. Но я пустил стрелу. Р-раз! С тех пор мы и ели тигрятину.
– À вкусная она, дон Ремихио?
– Жестковата, но сытная. У льва мясо понежнее.
Вышли они в полном восторге. Да, старики ошибались. Правды они добьются! Власти узнают наконец, что у них творится! В тот же вечер они уехали в Серро-де-Паско. Гарабомбо не выпускал из рук копию жалобы. Они читали и перечитывали серьезные, строгие слова. Что скажут на это запуганные члены общины? Что ответят Лопесы и Мальпартиды? Через три дня они прибыли в Чинче. Без страха, средь бела дня, пошли к дону Флорентино. Его дома не было! На дверях висел замок. Они пошли к Ивану Ловатону. То же самое! В поместье не оказалось ни одного из тех, кто подписывал жалобу. Через три дня после их отбытия явились в Янауанку четыре жандарма и направились прямо к дому Эспиносы.
– Нам сообщили о краже. Что ты о ней знаешь?
– Какая кража, начальник?
– Сеньор Мансанедо заявил, что месяц назад он по обету преподнес святой Варваре серебряное сердце. Оно исчезло. Где оно?
– Он ничего не дарил в часовню, начальник.
– Проверим! Давай ключи!
– Не могу, начальник. Я пятьдесят лет охраняю сокровища святой. Жалоб на меня не бывало.
Они вытолкали его из дома.
– Помогите, кто бога боится! Святую Варвару грабят! На помощь!
Его огрели прикладом, но он все кричал. Невесть откуда вышли толпы народу, невесть почему они решились окружить жандармов. Те и охнуть не успели, как женщины отобрали у них винтовки. Жандармы лягались, дрались, но все впустую. Часовню открыть им не дали! Жители Чинче боялись судного дня больше, чем жандармов. Сокровищ начальнички не забрали, но бунтарей увели. В тот же день Флорентино Эспиносу, охранявшего часовню, и членов братства святой Варвары Аркадио Герру, Себастьяна Хименеса, Диохенеса Ловатона, Элисео Сильверио, Эваристо Канчари и других отправили в Янауанку. Их обвинили в том, что они напали на представителей армии.
Сержант Сифуэнтес, командовавший в те дни караулом, совершенно взбесился. Арендаторы Чинче впервые посмели сопротивляться. Он решил проучить их. Приказал раздобыть ему портрет дона Гастона. Мансанедо принес фотографию времен Первой национальной выставки. На пожелтевшем снимке дон Гастон в форме авиатора стоял у картонного самолета.
– Перед этим портретом, – сказал Сифуэнтес, – вы поклянетесь чтить своих хозяев.
Старый Хименес посмотрел на дона Флорентино.
