– Ремихио!
Горбун обернулся и заморгал.
– Кто там?
– Не помнишь меня? Я Гарабомбо. Гарабомбо я, братец! Твои друг…
– Кто там? – повторил Ремихио. – Не вижу без очков!
Он пошарил в карманах рубища, испещренного разноцветными заплатами, и вынул очки без стекол. Оправу эту бросил в мусор какой-то выпивший коммивояжер, а он подобрал. Ремихио притворялся, что без очков не видит. Водрузив их на нос, он воскликнул:
– Гарабомбо!
– Как живешь, Ремихио?
Гарабомбо нежно погладил его по головке, по редким волосикам.
– Когда ты приехал, Гарабомбо?
– Вчера.
Карлик нахмурился.
– Почему мне не сообщил?
– Следят за мной, Ремихио.
– Ты из Лимы?
– Из Лимы, дружок.
– Конфет привез?
– Нет.
Ремихио снял очки и двинулся было в путь.
– Лавки откроют, я куплю, Ремихио.
Карлик надел очки. На площади появлялись зябкие пончо.
– Купишь лимонных леденцов, напишу про тебя президенту. Сегодня и напишу. Знаешь, мы с ним кумовья.
– Знаю, – солгал Гарабомбо, – как не знать!
– Вот лавка открылась, у Солидоро-коротышки.
…Зоркий Глаз ощетинился.
– Какое еще доказательство?
Коротышка пробормотал:
– Говорят, вы просто чудотворец. В муху попадете за пятьсот метров, но хозяин мой…
Зоркий Глаз криво улыбнулся.
– Какого тебе рожна?
– Сами знаете их, хозяев. Я что, я человек подневольный!
– Болтун ты, и больше ничего.
– Не сердитесь, начальничек. Прислали меня.
Он пододвинул к нему бутылку. Зоркий Глаз смягчился.
– Собаку видишь?
Черный шелудивый пес скакал по серым скалам.
Зоркий Глаз поднял винтовку. Собака подпрыгнула в воздух.
– Матерь божия!
– Помнишь, я тебе говорил, что и тебе перепадет?
– Помню, начальничек…
– Так вот, катись ко всем свиньям.
– Слушаюсь, начальничек.
– Катись-ка ты…
– Как прикажете…
– Купишь апельсиновых, скажу куму, что тебя, заставляют просвечивать. Это не по закону!
– Спасибо, дружок!
Гарабомбо шел медленно, чтобы не обидеть хромого.
– Bсe расскажу – и как выгоняли, и вещи забирали, и грабили, и били, и стреляли. Все расскажу! И попрошу, чтобы назначили меня префектом.
На письма к власть имущим Ремихио тратил половину времени, другую половину – на барышню Консуэло. Гарабомбо знал, что он возненавидит того, кто усомнится в его дружбе с президентом, с архиепископом или с председателем Верховного суда. Ремихио устал взывать к местным властям и уже несколько месяцев писал прямо наверх. Когда-то он совал свои письма под двери, пользуясь тьмой. Письма были нелепы, но хлопоты они порождали, ибо Ремихио пересказывал там разговоры, разоблачал тайны, открывал то, что многие открыть не хотели. Но с тех пор, как новый начальник почты посоветовал рвать письма, не читая, Янауанка обрела покой, а карлик впал в отчаяние. Теперь он писал наверх и говорил всем: «Надоело мне возиться с мелкой сошкой!»
