– Вот, к примеру, у вас был фильм «Вышка» о приговорённых к пожизненному заключению, из которого можно сделать вывод, что всё-таки в России следовало бы отменить мораторий на смертную казнь… Не слишком ли самонадеянно – подводить зрителя к такому решению?
– А, по-моему, только так и нужно. Если фильм не подводит зрителя к решению (при этом важно заметить: подводить – не диктовать), то зачем тогда вообще делать кино? Все эти «с одной стороны, нельзя не признаться, а с другой, нельзя не сознаться» – хороши для научной работы. Но не для публицистики. В фильме ДОЛЖНА быть точка зрения. Да, с ней можно не согласиться. Да, её можно оспаривать. Но она должна быть аргументированна. И должна быть.
– Вы можете привести пример, когда вы что-то хотели изменить и сделать это получилось? Речь о действенности журналистской работы…
– Ну, тут уж не мне судить. Но если после моего фильма кто-то захочет перечитать исторические документы, книги – хотя бы для того, чтобы написать гневный пост в интернете, – уже хорошо. Точно знаю, что после документальной серии «ЗараZA» и «Слабый должен умереть» начались масштабные проверки в области биобезопасности страны, состояния дел на нашем лекарственном рынке. Ну, или взять тот же тезис, что нет никаких трёх братских народов – россиян, украинцев и белорусов, а есть один народ. Раньше об этом даже говорить публично не решались. А сейчас о едином народе говорит президент страны. Изменения «общественного климата» – налицо. И если в этих изменениях есть хоть капля моего труда, значит, я, как говорил Глеб Жеглов, уже не зря получаю свою рабочую карточку.
Вопросы задавалВадим ПОПОВ
Теги: Вера Кузьмина
Фото: ИТАР-ТАСС
Ну, вот представьте телеобзор какого-нибудь футбола, скажем, "Франция - Россия", из которого болельщик не узнает, что наши феерично выиграли «2:3», да и самих голов не увидит. С Фарбером похожая ситуация, зрителю не показали самые яркие детали. Ни то, как условно-досрочно освобождённый втаптывает в асфальт высыпанные к его ногам офицерские звёздочки. Ни то, как уезжает от тюремных врат на «порше-кайене» с номером «666». Репортёры ограничились демонстрацией картинных объятий с сыном.
Впрочем, и вся трагикомическая история злоключений Ильи Исааковича освещалась на ТВ до такой степени бездарно, что аудитория, черпающая информацию из телевизора, толком разобраться в ней не могла. За кадром остался удивительный сюжет, достойный увековечивания, но родился ли тот романист, сценарист, либреттист, способный дать ему ход?
