Вот и получается, что элиты они или не элиты – не очень понятно. Элита, выходит, это не интеллект или талант, это те, у кого деньги и административная власть.
Отношения нынешних элит с остатками старых профессиональных сообществ весьма не просты. Конфронтация властей с РАН – лишь один самый наглядный пример. Вспомним, что все 90-е годы либеральные реформы шли практически без оглядки на мнение профессионального академического сообщества, настроенного в отношении непродуманности и несистемности процесса реформ в большей или меньшей степени негативно.
Сегодня погода на дворе иная – время экономического авантюризма позади, в моде традиции и консерватизм, а отношение к профессионалам всё то же. Преимущественно они не востребованы. Вроде бы создаются советы из представителей общественности и учёных при министерствах – культуры, образования и науки и других – ну и что? Слышат ли их? Решают ли они что-то? Увы…
Атмосфера конфронтации с профессиональным сообществом в Минобре существует не первое десятилетие, сейчас складывается она, похоже, и в Минкульте. Процессы депрофессионализации можно заметить всюду – и в социологии, и в организации Роскосмоса и оборонки, и в руководстве вузами и музеями. Конечно, известны и обратные примеры, когда команда выдающихся профессионалов, взращённая в академической среде, уходит в исполнительную ветвь власти (и подчас, правда, в ней тонет со всем своим профессионализмом). Но это всё же случается совсем нечасто.
Одним махом
Можно попытаться дать ответы на вопросы из серии «А что делать?». Вот и меня редакция «ЛГ» спрашивает: нужны ли тут потрясения и резкие шаги? Или нужна и предпочтительна эволюция? И что менять: сначала идеологию, а под это «набирать» элиту? Или сначала привести новую, более современную и не погрязшую в связях элиту, а она уж сменит идеологию развития и действия?
Следует с пониманием отнестись к тем, кто считает, что нынешние элиты должны быть сменены во что бы то ни стало, нужны резкие шаги и должная политическая воля. Но для этого сегодня нет некоего трудноуловимого общественного состояния, которое можно было бы назвать «драйвом на перемены». В стране две трети населения не хотят перемен, поскольку ещё не забыли «перемены» 90-х годов. И нынешнее состояние общества, в том числе элит, воспринимают как зло, но зло терпимое, привычное, к которому приспособились, в отличие от хаоса и игры без всяких правил. Это состояние не изменилось ни после разговоров о модернизации при Медведеве, ни после Болотной. Скорее, наоборот, разговоры о переменах, ни к чему не ведущие, ещё сильнее дискредитируют саму идею перемен.
