— Я знаю, что вы собираетесь меня выслать, дон Мигель.
— На Фуэртевентуру, дон Мигель.
— Вы можете меня победить, но не убедить, дон Мигель.
— Вы не лояльны по отношению к Испании, дон Мигель.
— Не лояльно то, что вы тиранствуете над Испанией, дон Мигель.
— Я не тиранствую над Испанией, я ею управляю.
Тетушка Альгадефина с каждым днем играла все лучше, она переняла пылкую манеру Фальи.
— Вы управляете страной в пользу богатых, дон Мигель.
— Войне в Африке положен конец, восстановлено правосудие, в Испании все спокойно. Чего еще хотите вы, интеллектуалы, дон Мигель?
— Это спокойствие кладбищенских склепов, дон Мигель.
— У вас достанет фраз на все, дон Мигель.
— Мои фразы чеканят правду, дон Мигель.
— Давайте прекратим этот спор, дон Мигель.
— Я не желаю ничего прекращать, дон Мигель. Это вы прекращаете спор, высылая меня на Фуэртевентуру.
— Вы не оставляете мне другого выхода, вы уж простите, дон Мигель.
— Это почему же?
— Я хочу оздоровить Испанию.
— Я что, болезнь, дон Мигель?
— Вы интеллектуальный растлитель, как, впрочем, все интеллектуалы, только у вас масштаб иной.
— А вы не боитесь, что я растлю Фуэртевентуру, ведь это тоже Испания?
— Ваши шутки не задевают меня, дон Мигель.
— Вы ограниченный солдафон, у вас казарменный ум, дон Мигель.
— На эту тему вы порассуждаете на Фуэртевентуре, дон Мигель.
Беседа текла на фоне музыки Фальи, чьи пьесы тетушка Альгадефина, не испытывая ни малейшего аппетита и стараясь держаться подальше от генерала, играла и играла.
Сидящие за столом хранили полное молчание. Диктатор пришел в форме и, перемещаясь из столовой в fumoir, мужественно звякал шпорами. Тетушка Альгадефина курила египетские сигареты, к которым пристрастилась в «Паласе».
— Моя ссылка не оздоровит Испанию, генерал.
— Какая-то польза все-таки будет, дон Мигель.
— Люди выздоравливают не от наказаний, а от знаний, диктатор.
— Мне нравится, что вы называете меня диктатором. Наполеон тоже им был.
— Но вы не Наполеон.
— Да и вы не Гёте.
Провожали Унамуно на станции Аточа совсем не так, как когда-то — Рубена. На проводах Унамуно царила всеобщая скорбь. Студенты, революционеры, республиканцы, люди прогрессивных взглядов, рабочие — все подавленно молчали. Сестры Каравагио присутствовали в полном составе, с Сасэ и ее новым женихом, горбатым Паулино де Нола, мыслителем проунамуновского толка, который был счастлив познакомиться с маэстро, представленный ему невестой. Все наши птички надели на себя свои лучшие платья, но только мама и тетушка Альгадефина понимали, что представляет собой этот человек. Это был лучший ум великой Испании, ее движущая сила, хотя осознавали это далеко не все.
