— Я превозношу лишь то, что мне самой близко, и только то, чем живу сама.
— Но эта мода на все рабочее идет из Франции, а вы ведь, кажется, герцогиня или маркиза.
— Я понимаю, что вы могли забыть мой титул, дон Мигель, потому что в Испании их слишком много, но вот я не забываю, что вы — ректор Саламанки.
— И еще такой же писатель, как вы, сеньора, хотя, возможно, не так моден.
— Я не модная, я актуальная, а это большая разница.
— Да, я уже понял, что вы нашли в Париже очень актуальную модель.
— Не расходуйте свой талант на высокомерие, дон Мигель, найдите ему другое применение.
— Ну а вы попользуйтесь своим, хоть иногда.
— Вам не нравится то, что я пишу?
— На мой вкус, слишком много описаний.
— Роман — это одно большое описание.
— Мои романы — нет. Мне важна суть.
— И в чем же суть, дон Мигель?
И тут дон Мигель нахмурился, замялся, что с ним бывало крайне редко, попрощался и ушел. Спор выиграла женщина со вставными зубами. Роман прадеда с доньей Эмилией продолжался. Я, втайне от Убальды, продолжал развратничать по-библейски с козой Пенелопой, которая была красивой и верной. Дон Жером почти не появлялся в эти дни перед дуэлью. Мария Эухения советовалась, как и все, с тетушкой Альгадефиной, лежавшей в своей чахотке под магнолией с желтым томиком Монтеня.
— Ты не виновата, Мария Эухения. Дон Жером стреляется не только из-за тебя, он стреляется потому, что он в опасности, потому, что он романтик, потому, что он думает о Франции, и еще потому, что он испанист и ему представляется, что дуэль — это очень по-испански, хотя у нас ее уже давно не существует, еще со времен Кальдерона.
— Я не могу смириться с тем, что его убьют из-за Кальдерона.
— А если он убьет немца, одним шпионом станет меньше.
— В посольстве заговор против него.
Тетушка Альгадефина покашляла немного, открыла и закрыла французскую книгу, помолчала, и в полной тишине стало слышно, как блеет коза Пенелопа, мяукает кошка Электра, ревет осел, ссорится на кухне прислуга, поет, вытирая пыль, Магдалена, бормочут молитву дедушка Кайо и бабушка Элоиса, дон Мартин разговаривает со своей лошадью, и кузина Маэна о чем-то щебечет с другими птичками из нашей стайки.
— Послушай, Мария Эухения, я больна и поэтому понимаю в жизни и смерти больше тебя. Пока Жером с тобой, пользуйся этим — живи сегодняшним днем, как жила я — Рубеном и Пикассо, живи, а там что Бог даст.
Прекрасная Мария Эухения больше не надевала фамильное жемчужное ожерелье, послужившее причиной дуэли. Ее шея еще больше оголилась, и она выглядела еще красивее.
