Авиньонские барышни | страница 28

Ах, какое удовольствие танцевать фокстрот, если есть кавалер, который шепчет тебе о любви, и проживи хоть сто лет, никогда не забудешь вечера в «Ритце»[42]. Француз дон Жером и Мария Эухения часто ходили вечерами танцевать в «Ритц», и однажды к ним подошел немец в военной форме из посольства и, не глядя на француза, сказал Марии Эухении:

— Вы предоставите мне этот танец, сеньорита?

— Извините меня, я устала и мне жарко.

— Устали?

— Да, устала.

— Ah, ja[43].

Ситуация была немного напряженной. Ожерелье из крупных ярких жемчужин сверкало на нежной смуглой шее Марии Эухении.

— Эти жемчужины, полагаю, куплены на деньги, вырученные от продажи мулов французам? — сказал немец с поклоном.

Дон Жером шагнул к немцу и хлестнул его перчаткой по лицу.

Стоявшие рядом что-то заметили, но как люди тактичные даже не повернули головы.

— Завтра я пришлю к вам своих секундантов, — сказал немец.

Левый глаз его дергался, то щурился, то удивленно поднимал бровь, словно манипулируя моноклем, который он, должно быть, забыл. Он отдал честь по-военному и удалился.

— Ты будешь стреляться с этим дикарем? — спросила Мария Эухения.

— Я вызвал его на дуэль. И он не дикарь. Он военный.

— Я не могу допустить, чтобы ты рисковал своей жизнью…

— А я не могу допустить, чтобы столетний враг Франции оскорблял тебя в моем присутствии. Ни враг, ни кто другой.

— Но он может тебя убить.

— Я умею стрелять.

— Не делай этого, любимый.

— Я спасу твою честь и заодно избавлюсь от шпиона. Он только за тем и подошел, чтобы спровоцировать меня.

— И это только доказывает, что они хотят тебя убить. Убийство на дуэли ничем ему не грозит.

— Мне тоже.

Ах, какое удовольствие танцевать фокстрот, если есть кавалер, который шепчет тебе о любви, и проживи хоть сто лет, ты не забудешь вечера в «Ритце». Дон Жером принял в «Паласе» секундантов немца. Пришли два типа из посольства, один из них, герр Хаар, сопровождал военного во время первого визита. Договорились, как и предполагалось, о дуэли на пистолетах, через три дня, в шесть утра, в Ретиро. Секундантами дона Жерома стали Хулио Ромеро де Торрес и еще один художник. Донья Эмилия приходила несколько раз на обед по четвергам и говорила, что она убила Сорилью, а в его лице и весь романтизм.

— Я убила Сорилью, я убила романтизм и разрушила его воздушные замки. Надо пребывать в гуще жизни, на улице, среди народа, в реальности, как это делает Золя в Париже.

— Почему вы постоянно превозносите некую парижскую модель? — спрашивал Унамуно.