— Что же этот цыган из Малаги нарисовал их раздетыми!
— Какой стыд!
— Какой позор!
— Полное безобразие!
Пикассо, действительно, отправился в Барселону, а потом — в Париж. Тетушка Альгадефина и от него больше ничего не получила. Иногда она читала о нем в журналах, после чего ее чахотка обострялась, и тогда она вспоминала тот замечательный день — как мы вместе с ним наблюдали комету Галлея. Прадед дон Мартин Мартинес, будучи землевладельцем и не имея фабрик, одобрял всеобщую забастовку и считал, как и Романонес, что мы должны вступить в Grand Guerre:
— Не достаточно продавать бурых мулов французам. Это общеевропейское дело, Испания должна в нем участвовать.
Прадед дон Мартин Мартинес был европейцем.
— А если забастуют ваши работники, дон Мартин? — вопрошал Унамуно за обедом в четверг.
— У меня не забастует ни один, дон Мигель.
— Вы не либерал.
— Как это я не либерал?
— Вы сторонник крайних мер.
В Мадрид прибывали беженцы. Приехал высокий белокурый француз, назвавшийся доном Жеромом. Первым делом он купил себе испанский плащ и сделался другом Ромеро де Торреса. Он был испанистом и решил укрыться в Испании.
— А что такое испанист, мама?
— Помолчи, малыш, ну что ты надоедаешь?
Ромеро де Торрес водил дружбу главным образом с Марией Эухенией — она была типично «ромеровской» внешности, как говорили в Кордове о его моделях. Мария Эухения с ее аккуратной черноволосой головкой, лицом андалузской девы, таившим роковую загадку (хотя, скорее всего, никакой загадки не было), как-то позировала де Торресу одетая, и дон Жером мгновенно в нее влюбился. Мадридские корреспонденты, писавшие о войне, не преминули рассказать, что дон Жером бежал в Испанию, оставив в Париже жену и двоих детей.
Это был удар для Марии Эухении.
— И ты продолжаешь гулять с женатым?
— Ладно женатый, так он еще и француз!
— Ты только представь, твои дети будут говорить по-французски!
Мария Эухения была очень спокойным человеком. Она молчала и соглашалась, но продолжала гулять с доном Жеромом, статным, элегантным в своем испанском плаще, живущим в недавно открытом отеле «Палас»[38]. Он водил Марию Эухению в «Ларди»[39], где на нижнем этаже собиралось самое изысканное мадридское общество и где обсуждались ход войны и последняя парижская мода, потому что Париж, несмотря ни на что, продолжал оставаться законодателем мод. Молчаливая Мария Эухения нашла любовь всей своей жизни. Только тетушка Альгадефина ее понимала, так что иногда они гуляли втроем и разговаривали в «Форносе» о французской литературе.
