— Этот король, который вот сейчас женится, это он приходил к нам обедать по четвергам? — неожиданно спросил я.
— Не знаю, милый.
— Но он тебя любил.
— А я его — нет.
— Как ты думаешь, тетушка, он еще придет в какой-нибудь четверг поесть косидо[24]?
— Боюсь, что нет. Надеюсь, что нет. Хотелось бы, чтоб не пришел.
(И он действительно больше не пришел. Я так никогда и не узнал, кто это был — король или не король.)
Тетушка Альгадефина захотела немного прогуляться, она взяла меня под руку, и мы вышли из патио в сад. По-утреннему свежая, слегка осунувшаяся, с жаркими ладонями, вновь темноволосая, она выглядела трагически.
В саду цвела черешня, огромные сосны тянули в стороны свои лапы, силясь обнять целое небо, высоченная слива, словно потемневшее от времени бронзовое изваяние, воздевала к свету засохшие ветки, розы сходили с ума от своего густого аромата, нежно шептались серебристые тополя и осины (вообще-то серебристый тополь — это просто тополь, надевший форменный китель, ну как Рубен Дарио), распускались магнолии, источая острое благоухание, и грелись на солнце коты и ящерки. В саду тоже стоял шезлонг, где и расположилась тетушка Альгадефина, а я сел подле нее на траву. Орел, усердно обмахивавший крыльями небо, вдруг словно застыл.
— По-моему, твой жених не был королем, тетушка.
— Мне все равно, Франсесильо.
— Ино и Убальда говорят, что в него бросили бомбу, ну и пускай себе умрет.
(Скорость доставки новостей домашней прислугой изумляла меня еще в детстве.)
— Не мешай мне читать, Франсесильо.
— Извини, тетушка.
Магдалена, наша служанка, протирала стекла на веранде, напевая фламенко. Она была очень проворной и близорукой.
— Тетушка.
— Что.
Сороки клевали сливы, а между делом препирались друг с другом и с котами, мерзкое карканье стояло в воздухе, пока они не сорвались с места и не улетели плавной черно-белой волной.
— Тетушка.
— Что.
— Художник, ну тот, что рисует толстуху, не умеет рисовать.
— Не выдумывай. Уж что-что, а это он умеет.
— Ну ладно, мне нравится только твой портрет.
— То есть тот, где я обнаженная.
— Ну да, именно.
— Ты не должен смотреть на него.
— Почему?
— Потому что я там раздетая.
Меня бросило в жар, и щеки мои раскраснелись еще сильнее, чем у тетушки Альгадефины. Воздух был наполнен звуками, которые издавали сороки, коты, цикады, козы, лошади и собаки — модернистское утро оборачивалось классической сельской идиллией.
— Тетушка.
— Что.
— Тот сеньор точно был не король, а если он был король, то даже лучше, что сейчас в него кинули бомбу, я рад.
