* * *
По утрам я просыпаюсь от далекого гудка автомашины. Я слышу, как поют колеса трамвая на повороте, как скрипят тормоза на мокром асфальте, слышу, как размеренно скребет метла дворника (у нее мягкий, приглушенный звук — он мне запомнился, когда я еще ребенком просыпался в майское утро, и солнце еще только вставало, и ночью прошел дождь, и в раскрытые окна вместе с упругим весенним воздухом входил этот звук).
Конечно, все тут же исчезает.
Я вижу узкую струю света, ударяющую из маленького окошка на плиту. Струя разбивается, свет немного заползает в глубь комнаты, оседает на портянках, что сушатся у плиты, на стаканах и неубранных тарелках, что стоят на столе. До меня он не доходит. И вот в эти минуты мне вспоминается моя семья, которую, увы, я очень редко вижу.
Я вдруг начинаю завидовать Вовке. У него есть семейный альбом, а у меня нет.
Интересно, какие фотографии я бы туда поместил?
Первая: молодой человек с девушкой. У молодого человека, естественно, целеустремленный взгляд, а девушка, как и положено, склонила голову ему на плечо.
Вторая: просто девушка. На обороте карточки — дарственная надпись.
Третья фотография: маленькая девочка очень деловито тянется к бутылке с соской.
Удивительно шаблонные фото. Подобных им — миллионы. Они обычно хранятся в новеньких альбомах с пронзительным желтым коленкором обложки и видом на павильоны животноводства ВСХВ.
Но, пожалуй, хватит воспоминаний.
Надо вставать. Рабочему классу в девять часов в кузницу. И опять же воспоминания о мостовых и трамваях надо выбросить. Это вам не Ленинград. Это Чукотка. И я уже неделю на прииске и работаю молотобойцем.
* * *
Валентин, кузнец, на редкость спокойный парень. Когда от моего удара ломается ручка кувалды — полупудовая болванка летит ему в живот.
— Ничего, не страшно, научишься. Понимаешь, — а говорит он размеренно, растягивая слова, словно диктует неумелой стенографистке, — понимаешь, нет у нас березы. А лиственница, она слаба. Бить надо осторожно.
Я беру две сломанные кувалды и несу их к столяру. Я долго развиваю перед ним теорию о преимуществе березы перед лиственницей. Но столяр непробиваем.
— Как новый молотобоец, — ворчит он, — так летят кувалды.
Я возвращаюсь в кузницу несколько придавленный логикой столяра.
В кузнице сидят несколько человек. Клуб. Сидят, курят и наблюдают, как мы рубим полосы. Валентин держит железный лист и ставит зубило. А я бью по зубилу, бью до тех пор, пока полоса не отвалится или пока я не почувствую, что молот выпадает из моих рук. Автогенщикам такие вещи — раз и готово. Ну, а при нашей доисторической технике…
