Соловово вспыхнул:
— Я веду себя как интеллигент, но не паршивый. Иначе вести себя просто не могу. И прошу одного: верить мне или не верить.
Колесников угрюмо нагнул голову, прикрытую шляпой накомарника. Сейчас он был похож на английского колониального солдата.
— Я тебе верю,— сказал он,— но кто? Шумов? Алеха? Порхов? Кто?
— Если веришь, договорись с двумя другими и скажи им, что, может быть, придется убить человека. Убить по моему сигналу, убить и спрятать, чтобы не вызвать подозрений. Могут они это сделать?
— Могут,— без раздумья сказал Колесников и повернул к нему голову. Его серые глаза с интересом и сомнением вглядывались в лицо Соловово.
— Викентьич,— сказал он,— и не надо так громко: убить человека. Убить врага, доносчика... У нас нет выбора. И у тебя тоже. Колебания здесь — подлость и предательство.
— Я это так и понимаю.— Соловово взглянул на Колесникова, и тот медленно отвел глаза. Крикнула сойка.
— Ладно,— сказал Колесников.— Нерубайлов и Чалдон в твоем распоряжении. Он резко прибавил темп, обошел Альбину, что-то сказал ей и скрылся за поворотом тропы.
Часам к двум они вышли по реке к срубу. Это был старый, накрепко сложенный из листвяка сруб, почернелый от времени, дождей и стужи.
— Пришли! — закричал впереди чей-то голос, и Соловово узнал Алеху. Стали разбивать лагерь. Через час, оставив Альбину, Глиста и Федора Шумова готовить обед, полезли в голец смотреть шурфы.
Соловово не отрывал глаз от Алехи. Тот вел трех лошадей, нагруженных инструментом и взрывчаткой. Лепехин и Хорь ехали отдельно. Седой догнал Колесникова. Тот молча лез в гору, сипло дыша сквозь стиснутые зубы.
— Володя, ни за что не оставляй одного Алеху. Надо, чтобы рядом обязательно кто-то был. Особенно если с ним Хорь или Лепехин.
— Понял,— сказал Колесников, странно глянув на него, и приостановился.
Соловово, с трудом одолевая подъем, полез дальше, оглянулся: они поднимались тесной группой — Колесников, Нерубайлов и Чалдон. Он успокоился. Теперь они не выпустят Алеху из поля зрения.
Не доходя до вершины, Алеха остановился около старых шурфов и торжествующе заорал. Это был клич восторга. Он орал, как трубят одержавшие победу изюбры, словно пел без слов. К нему, пришпорив коней, бросились Хорь и Лепехин. Оглядевшись, приказали Алехе раздать инструмент людям. Лицо его было потным и пьяным от счастья, он совал в руки остальных кайла, бурики, лопаты и кричал что-то немыслимое, нечеловеческое.
Оказывается, все истосковались по работе. Соловово с удовольствием бил кайлом, думая о том, как давно он этим не занимался, как это было прекрасно, когда они еще только начинали сезон. У каждого была в сердце надежда, даже он, старый дурак, тоже заразился общей мечтой, общим желанием добыть побольше денег и как-то устроить свое будущее.
