— Ты теперь адъютант мой,— сказал он со значением в голосе.— Официальный человек, понял? — он усмехнулся.— Я тут главный, а ты мой самый важный исполнитель.
Глист довольно заулыбался, вдруг зажегся краской и захохотал.
— Сходи, объяви в палатке. Буду с канавщиками беседовать. Как они там?
— Молчат.
— Шепчутся?
— Нет. Молчат. Вздыхают. Только Седой с Колесниковым трепались.
— О чем?
— О научном. Непонятно: эволюция — революция.
— Ясно. Ты с ними теперь — на два шага, не ближе. Власть переменилась. Теперь ты навроде на вышке, а они вроде как мы в лагере. Ты орать можешь?
— И орать, а чуть что — по морде.
— Так вот, собери их сейчас для беседы. Скажи Лепехину, что и его зову. Потом заседлай мне лошадь. И Актеру скажи. Теперь мы на коне. А бывшее начальство пешком потопает.
Они вошли в палатку: первым — Хорь, за ним — Лепехин, потом любопытствующие Глист и Актер, но Хорь тут же приказал им готовить лошадей, и тем пришлось покориться.
Канавщики сидели на спальниках. Шумов что-то зашивал. Чалдон смолил самокрутку. Седой и Колесников беседовали. Санька в углу опустил голову на руки, Алеха-возчик копошился в своем «сидоре». Альбина бледная, но спокойная встретила вошедших прямым, как выстрел, взглядом и отвела глаза. У самой стенки лежал, глядя вверх, Порхов, неподалеку от него по-татарски примостился Нерубайлов.
— Здорово, ребята,— сказал Хорь, подвигая себе чурбак и садясь.
Лепехин сгорбился рядом, опираясь грудью на карабин. Канавщики сидели в прежних позах, никто не ответил ему.
— Еще раз попробуем,— сказал он весело, но начиная закипать:
— Здорово, ребятки!
— Здоров, однако, коли не шутишь,— сказал Чалдон, глядя на него в упор.
— Я ведь к вам по делу, ребятки,— опять заулыбался Хорь.— Пришел политинформацию делать.
Седой, переглянувшись с Колесниковым, покачал головой. Алеха-возчик вдруг хихикнул. Это ободрило Хоря.
— Чтоб все ясно было: мы тут устроили небольшой бунт. Вез этого никак нельзя, пусть простит бывшее начальство..
— Почему оно бывшее? — спросил Чалдон.
— Потому как власть переменилась,— пояснил Хорь, не обижаясь.— Хотели мы немного подождать, да один больно ретивый попался...— Он помолчал, оглядывая всех. «Говорить или не говорить о завхозе? Пока, пожалуй, не надо».— Мы, кореша, народ веселый, сидели за колючкой, не нравилось нам там. Порешили положение это переменить. И переменили. Хотели в партию вписаться, да потом тихо-мирно исчезнуть, да начальство попалось уж больно строгое, чуть было на тот свет не отправило. Решили мы действовать: и себя выручить, и вас!
