А ведь преступление Николая Кузьмина судейские заступники сформулировали с едва скрытой ненавистью к патриоту-«молодогвардейцу», приписав ему: «Низменное желание расправиться с журналистом Д. в отместку за Падерина». «Воровал ли Д.-старший? Да, воровал. Но всё дело в том, у кого он воровал! У Сталина же, дьявола усатого! Сбежал ли он из-под стражи? Да, сбежал. Но он же от проклятого сталинизма убегал, от тоталитаризма!» («Фашизм по заказу»)
Я пока не видела «живьём» Виталия Носкова. Он не всегда живёт в Москве. Но я прочитала его удивительную книгу, насыщенную таким беззаветным человеколюбием, такой потрясающей правдивостью… И название-то у неё уж до того пронзительное, враз режущее по сердцу — «Любите нас, пока мы живы…» Обозреватель газеты «Щит и меч», он выезжал в длительные командировки в Чечню и Дагестан. Был участником спецопераций в Кизляре и Первомайском, мартовских боёв в Грозном в 1996 году, операций по освобождению военнопленных. Лауреат многих премий, награждён орденом Мужества… Это — если бегло, лоскутно. А ещё писатель-воин ни на какие подарки от нынешнего «рынка» не рассчитывает, а спокойно, «старомодно» признаёт: «Литература — это сегодня не повод зарабатывать, а скорее служение».
Да, такого защитника удостоится не каждый. От Кузьмина отступились, судья объявила, что государство его амнистировало.
— А судимость будет висеть? — поинтересовался писатель.
— Какая судимость? Суда-то нет.
Вмешалась адвокат:
— Соглашайтесь! Надо и о себе подумать. Представляете их радость, если вас трахнет инсульт?
…А я-то тут при чём? Если в 1987 году решила раз-навсегда: «Хам! И точка. И даже ни одну его книжку не открою. Что он, такой, может написать? Ерунду всякую». Случилось это в Берлине, куда я прилетела по приглашению издательства «Aufbau Verlag» на книжную ярмарку. Некий Н. Кузьмин летел вместе со мной по каким-то своим делам. Седой мужик со старой спортивной сумкой. Решила: «За шнапсом. В Союзе-то «сухой закон». Потом узнаю: в Веймар, выступить в нашей воинской части и взять горсть земли с могилы сына И.Г. Падерина. Иван Григорьевич после войны был комендантом Веймара. Его пятилетнего сына то ли случайно, то ли не очень задавил машиной немец.
Ну, значит, выдали мне за роман марки и помчалась я в магазин покупать детям, родственникам, знакомым всяко-разное. Ну и тащу изо всех сил тяжёлый чемодан. А на парапете, средь площади, вижу, сидит бездельно мой попутчик. Но я ещё не в курсе, до чего он не любит «баб», тем более пишущих, да вдобавок «тряпичниц». Подивилась — не встал, не бросился помогать. Сделала вид, что не заметила ни его, ни эдакого презрительно-хлёсткого взгляда прищуренных глаз. Задрала подбородок и прошествовала мимо, дырявя острыми каблуками берлинский асфальт.
