Негритянский мальчуган, случайный прохожий, занес по пути записку от Энни. Там была только одна строчка: «Можешь возвращаться. — P.S. Ребенку дай пятак».
Уильям покинул свою грязную тихую комнатенку — по ночам в ней становилось холодновато — и вернулся в большой дом.
Он был поражен переменой. Веранды заново покрасили — и большую, парадную, и кухонное крыльцо, и прочие балкончики и терраски, навешанные на дом за много поколений. Во все окна вставили сетки от комаров — у самого Уильяма до этого никак не доходили руки, — и они поблескивали на солнце медью. В доме разило краской и мыльным порошком. От непривычных испарений у него защипало в глазах.
Из кухонного коридора прибежала озабоченная Энни.
— А, ты явился, Уилли. Я только что сменила у тебя насос.
Ее полную фигуру обтягивал широченный белый передник, голова была повязана марлевой чалмой.
— Очень ты смахиваешь на колбасу… Какой насос?
— Колодезный. И заказала новый большой водонапорный бак. Он уже в Мэдисон-Сити, дожидается, когда ты пришлешь забрать.
— Воды много понадобилось, папочка. — Абигейл, в длинном шелестящем шелковом пеньюаре, плавно скользнула с лестницы и нежно поцеловала отца. — Тетя Энни здесь сотворила чудеса, правда?
Энни взглянула на брата и фыркнула.
— Гляди, Уильям, у вруна язык отсохнет.
— Нет, правда, очень красиво, — настаивала Абигейл.
— Оливер, если не хочешь опоздать к поезду, собирайся, — повелительно сказала Энни.
Оливер Брендон был немолод, приземист, коренаст. За большую круглую голову, очень прямо посаженную на толстой шее, его прозвали Голован. Двадцать пять лет он проработал у Уильяма Хауленда подручным. В сущности, управлял его имением, хоть и не звался управляющим, потому что был негр. Сегодня он был при черном галстуке, в белой рубашке и черных штанах, в ярко начищенных ботинках. Курчавые редкие волосы его были напомажены бриллиантином, приглажены, разделены на пробор.
— Ты что это вырядился? — спросил Уильям. Он повернулся к Энни. — И к какому такому поезду?
— Уильям, их всего два в день, и до свадьбы Оливер будет ездить к каждому, встречать.
— Господи, зачем?
— Слушай, Уилли, посуди сам, — сказала она. — К тебе едет тьма гостей… уже пора. — Она вытерла уголком передника потное лицо. — Даже если кто-нибудь известит о приезде телеграммой, Руфус Мэттьюс все равно умудрится либо потерять ее, либо что-нибудь перепутать.
Ничего не поделаешь, она была права.
— Так или иначе, мне не улыбается, чтобы ко всякому, кто ни сойдет с поезда в Мэдисон-Сити, подходил мой человек. Вы, мол, случаем, не на свадьбу к мисс Абигейл Хауленд?
