— Вы должны успокоиться, Мария Григорьевна, с вашим мужем все хорошо, как мне думается, и я к вам пришел совершенно по другому делу. Фамилия Трепова вам о чем-нибудь говорит?
— Наденька? Боже, с ней что-нибудь случилось?
— Да почему с ней непременно должно что-нибудь случиться? Успокойтесь. Она жива и здорова…
— Вот и слава богу, бедная девочка! Вас как звать-величать? Извините, сразу как-то вылетело из головы, это от нервов…
Она была невысокая, ладная и какая-то аккуратная, несмотря на ужасную маску на лице. Судя по всему, она просто забыла о ее существовании, потому что при разговоре она то и дело касалась пальцем кончика носа, и подсохшая зеленая пленка так и не выдала себя.
— Мария Григорьевна, пожалуйста, расскажите мне о Надежде Треповой все, что знаете.
— Но ведь вы же не могли прийти сюда просто так, от нечего делать, значит, с Наденькой не все благополучно…
— Вы должны поверить мне на слово. С ней все в порядке. Просто кто-то воспользовался ее документами, и мы сейчас все проверяем.
— Ну, хорошо. Может, чаю?
— Нет-нет, не беспокойтесь.
— Наденька… Она — чудесная, замечательная девочка. Всегда всего добивалась сама. Закончила факультет живописи в Суриковском институте, очень талантливая, работоспособная. Когда она появилась в нашем доме, мы все, а нас тут три семьи, сразу полюбили ее. Такая приветливая, улыбчивая, а какая красавица! Понятное дело, что Олежка влюбился в нее без памяти!
— Олежка, это у нас кто?
— Олег Шумилин, бизнесмен, да вы, наверное, слышали, он пропал два года тому назад, а потом ходили слухи, что труп его выловили в Москве-реке… Хороший был человек, добрый… Конечно, о нем всякие слухи ходили, и никто не знает, как он сколотил свое состояние, но я точно знаю, какие суммы он тратил на благотворительность! Между прочим, я сама лично помогала ему организовывать благотворительные праздники, нам и муж мой помогал, и многие мои знакомые. Поэтому, — она подняла кисти кверху, растопырив пальцы и замахав ими, словно заранее отталкивая от себя все то, что могло бы повредить репутации уважаемого ею Шумилина, — я знаю его исключительно с хорошей стороны.
Левин, который меньше всего интересовался личностью Шумилина, поскольку никак не связывал с ним интересующее его дело, терпеливо слушал Марию Григорьевну.
— Так вот, я и говорю. Олежка влюбился в Наденьку, это я точно знаю. Уж какие он ей цветы посылал на этот адрес, не говоря уже о том, как помог и обустроить мастерскую, и привести в порядок эти две комнаты. Все делал с любовью… Но она… — Женщина вздохнула, закатив глаза к потолку. — Она вела себя с ним с достоинством, сказала, что непременно отработает все то, что он на нее потратил. Понятное дело, что таких сумм ей было не раздобыть, но она взялась за оформление его загородного дома, она, насколько мне известно, расписывала ему стены, рисовала витражи. Я откуда это знаю? Мы с ней, конечно, не дружили, но я частенько бывала в ее мастерской, смотрела на ее работы, любовалась, иногда покупала то, что мне нравилось. Вот и эскизы ее витражей и росписи я видела. Это были потрясающие работы. Я спрашивала ее, почему она не выходит замуж за Шумилина, на что она отвечала мне, что выйдет замуж только по любви. И что с Олежеком у нее просто партнерские отношения. Она вообще неподкупная девочка, редкая.
