— Но у вас семья, герр Хоффер, — сказала фрау Шенкель.
— У всех семья, — возразил Вернер.
— У некоторых она больше, чем у других, — нижняя губа фрау Шенкель предательски дрогнула.
Герру Хофферу стало невыносимо стыдно, что он думает о Хильде Винкель, когда Сабина с девочками сидят в убежище.
— Я помню о своем долге, — сказал он неестественным фальцетом. — Пусть до сих пор слабое зрение мешало мне отправиться на фронт, но оно не помешает мне защищать родину. В убежище от меня было бы мало толку, жена сама отправила меня сюда. Вот я здесь — и останусь здесь до конца!
Волнение он спрятал за уверенным тоном, а в финале даже стукнул кулаком по столу. На самом деле Сабина просила его остаться. Но ни это, ни то, что он и не собирался сопротивляться американцам, ничего не значило. Правда, он еще не выяснил, что по поводу плана обороны думают остальные, и даже не знал, не вооружен ли Вернер — тот вполне мог взять с собой свой знаменитый пистолет.
— Я иду с вами, — решила фрау Шенкель. — Мне возвращаться не к кому.
— Я тоже, — прошептала Хильде Винкель. — Мой дом здесь.
— И мой, — вздохнул Вернер, подняв руку, как будто на собрании.
— А я не пойду, — заявил герр Вольмер.
Все удивленно воззрились на вахтера в островерхом шлеме и имперской шинели.
— Я должен оставаться здесь, — буркнул он. — Пока мне не покалечило ногу, два года в окопах просидел. И остался цел. И они мне ничего не сделают.
Все с облегчением рассмеялись такой безрассудной храбрости.
— Вряд ли американцы будут так уж бомбить, — вставила фрау Шенкель. — Они знают, что мы проиграли. Нашим мальчикам конец.
— Не говорите не подумав, фрау Шенкель, — пробормотал Вернер сквозь зубы. — Вы распространяете пораженческие настроения. Государственное преступление.
С Вернером Оберстом никогда нельзя было понять, язвит он или говорит всерьез.
— Но ведь я не Восточный фронт имею в виду! Там мы определенно побеждаем, герр Оберст! — огрызнулась фрау Шенкель, сверкнув на Вернера голубыми глазами.
— Я ни на что такое и не намекал.
— Вот и хорошо.
Даже сейчас, даже перед лицом крайней опасности эти двое не могут не пререкаться, подумал герр Хоффер.
Он забежал в свой кабинет собрать самые важные бумаги. Остальные занялись тем же, а герр Вольмер принес керосиновую лампу и запер входные двери.
Герр Хоффер любил свой кабинет. Любил стеклянную столешницу, которая словно бы продолжала собою окно — когда-нибудь он напишет этот оптический эффект, когда-нибудь, когда появится свободное время. Здесь приятно пахло бумагами, мастикой, которой натирали пол, и совсем неуловимо — еще со времен герра и. о. директора Штрейхера — трубочным табаком.
