Отогрев заледеневшие пальцы о чашки с обжигающе горячим кофе, мы забрались под одеяло.
— Тебе не кажется, что мелкую не стоит этим поить? — спросила я.
— Я не мелкая! — ответила Лапуля. — Просто я еще расту.
— Конечно, сокровище мое.
Лола потрепала дочь по взлохмаченной, в колтунах, шевелюре.
— Лапуля не такая, как другие дети. Она взрослая, только маленькая. Она слишком много видела, чтобы быть обычным ребенком. Иногда я и сама не понимаю, кто она мне — дочка или младшая сестра. Мы с ней столько всего вдвоем пережили, что она привыкла делать то же, что я. А врачам я не верю. Врут они всё. То, что полезно для матери, не может быть вредно для дочери. Вот так-то.
Наступал час вечерних разговоров — мое любимое время. Лола учила меня реальной жизни и приоткрывала тайные закоулки своей души. Водрузив на журнальный столик кроссовки, она закурила сигарету. Лапуля допила свой кофе, опустив губы в чашку, отчего вокруг рта у нее карикатурой на макияж нарисовались темные круги, и приткнулась ко мне под бок.
— Помню, мы жили в Пятнадцатом округе, в высотной башне. У одной подружки, Самии. Месяца два мы у нее проболтались. У Самии тоже была девчонка, семи лет, — та еще стервоза. В этом возрасте из них как раз начинает дерьмо переть. В жизни девочки это очень важный этап, потому что в это время в ней просыпается желание быть лучше всех. Каждый день превращается в небольшое состязание: у кого платье красивее, у кого оценки выше. Я-то ее насквозь видела, эту сучку, она уже была испорченная до мозга костей. Тырила у Лапули ее вещи — это у Лапули-то! У нее же и так почти ни шиша не было! Мы по два часа потом искали какую-нибудь несчастную раскраску, которую эта дрянь умудрялась в их тридцатиметровой квартиренке так заховать, что сроду не найдешь. Самия ее спрашивает, зачем, мол, ты это сделала, а она только глазками хлопает: «Я думала, она хочет со мной в прятки поиграть». Ну, жили-то мы у нее на халяву, так что приходилось терпеть. Правда, по вечерам, за ужином, меня так и подмывало взять стакан и шваркнуть этой засранке прямо в рожу. Я еле сдерживалась. Странно, если подумать, как иногда можно ненавидеть такую вот шмакодявку — не всякого взрослого будешь так ненавидеть. Ух как мне хотелось ее проучить, прямо руки чесались. В воспитательных целях, так сказать. Чтобы из нее чего похуже не выросло. Девчонок надо в строгости держать. Ну а потом вот что случилось. Как-то вечером мы с Самией пошли в супермаркет, а то дома никакой еды не осталось, а мелких оставили вдвоем. Нас и не было-то всего ничего — минут сорок пять, не больше. И вот возвращаемся, а из дверей дым валит, черный-черный. Я думала, у меня сердце лопнет. В квартире жара дикая и занавески горят. Слава богу, девчонки живы были. Мы их вытащили и вызвали пожарку. Огонь они загасили, но что там творилось! Все сгорело, дотла. И эта паскуда, дочка Самии, вдруг говорит, что пожар устроила Лапуля, потому что баловалась с зажигалкой. Лапуля мне дала честное слово, что она тут ни при чем, а я своей дочери привыкла верить. Но Самия и слышать ничего не желала. Требовала, чтобы я оплатила ремонт, а Лапулю показала психиатру. Мы с ней даже подрались. В общем, пришлось нам с Лапулей опять собираться в путь-дорожку. Только на этот раз нам и пятнадцати минут не понадобилось. Между прочим, у нее вся мордаха в саже была.
