- Отчего матушка умерла, не знаешь? - спросил я Петра.
- Застудилась сильно, когда полоскала зимой белье в проруби. В несколько дней угасла. Тебя просила вызвать, но Осетров не велел. Ничего святого для таких людей нет...
Я сжал кулаки точно так же, как Желудков накануне вечером. Ну что ж, когда-нибудь купец обязательно ответит за все свои преступления!
- Покажешь, где ее похоронили?
- Конечно. Я и цветы в палисаднике срезал, отнести туда.
На Успенском кладбище мы нашли матушкину могилу по имени, вырезанному на кресте. Я положил на небольшой, заросший травой холмик крупные ромашки, которые матушка так любила при жизни...
Мы молча постояли у могилы, и я подумал о том, что она, верно, благословила бы меня на дружбу с Кулибиным и его друзьями...
На обратном пути я снова - в который уже раз! - рассказывал о заговоре.
- Отец сказал, что ты жизнью рисковал, когда добирался к нам!
- Особенного риска и не было, - пожал я плечами. - Товарищи по путине мне помогли бежать, когда узнали, что я Ивана Петровича должен предупредить об опасности.
- Слышали, значит, о его водоходной машине?
- Бурлаки очень ее ждут! За два дня в путине несколько раз о том говорили!
- Правда? - обрадовался Петр. - Я тоже нынче уверен, что машина им по душе придется!
- Бурлаки, почитай, все на его стороне! Нам бы только с нечистой силой управиться, а там посмотрим, кто кого!
- Управимся! - пообещал Петр. - Никуда не денется!
- Не так просто, поди, это! Мы ведь не можем злоумышленников на месте преступления за руку схватить!
- Не можем! - согласился Петр. - Придется при народе их коварство разоблачать.
- А как?
- В случае чего своего плотника из Подновья вызовем. Он и объявит о незваных гостях!
2
Обедали мы у Пятериковых. Ксения Фоминична, хозяйка дома, приготовила блины, напекла пирогов с рыбой, морковью, грибами. И снова я рассказывал о матушке: какая она была искусная вышивальщица, как не побоялась выйти замуж за полюбившегося крепостного живописца, как восхищалась удивительным мастером Кулибиным...
- Матушка мне как-то рассказывала, - поделился я самым заветным, как девица-клад помогла ему стать удивительным мастером. Тогда я всему поверил, а ныне понял, что историю ту люди придумали, не умея постичь истинной природы его дарования.
- Ишь ты, - усмехнулся Алексей Васильевич. - Сам, значит, разобраться во всем желаешь? А для чего?
- Мне бы хотелось портрет Ивана Петровича написать, - наконец-то выразил я словами смутное желание, которое появилось еще в начале путины. Такой, чтобы самое сокровенное в глазах отражалось.
