Но самое главное. Не может быть в мастерской, так чисто. Тут впору в белых чулках разгуливать, в праздничной одежде свободно расхаживать, и обтираться об махины, и ничуть не запачкаешься. Если бы ею регулярно пользовались, то непременно нашлось множество мест и для пыли и для иной какой грязи. Да вон, хоть та дверь, явно ведущая на улицу. Ей бы обязательно пользовались, не носить же материалы и иное потребное через все комнаты. Но она явно уже давно не открывается.
— Василий.
— Здесь я, Петр Алексеевич, — тут же отозвался из‑за спины денщик.
— Что это, знаешь?
— Как не знать, государь. Все прознал. Это то–кар–ная мастерская, вот. Тут стало быть дед твой покойный, разную справу делал, для души. Сказывают бывало рассердится нешуточно, да так, что кого и в кровь побьет. А потом становится к этим самым махинам, поработает, и оттаивает. Очень он любил с этим махинами возиться. Даже куда в дальнюю дорогу отправится, обязательно хоть один с собой брал. По это отдельную повозку снаряжали.
— И что, он сам всем этим занимался? Ухаживал за станками, смазывал, ремонтировал, коли что сломается?
— Не, были у него помощники, несколько человек. А за главного помощника и любимца у него был главный токарь Нартов.
— И где он теперь? Отчего тут такое запустение?
— Так, невзлюбил его светлейший. Как только царь батюшка преставился, так и услал его куда‑то. Вот с тех пор тут и тихо.
— А куда услал?
— Не ведаю, государь, — вздохнул Василий.
Все же есть предел его пронырливости. Впрочем… Петр посмотрел на сокрушающегося денщика и тут же сделал вывод — узнает. Если бы он сразу сообразил, что Петра заинтересует судьба главного токаря, то и сейчас имел бы сведения. А вот Петра заинтересовало. Очень уж захотелось эти станки опробовать. Вот только как к ним подступиться? С дуру‑то, много чего можно наворотить. Что же, остается только обождать. Василий он такой, долго томиться не заставит.
Так и прошел первый вечер в летнем дворце, теперь уже по праву принадлежащем ему. Признаться, Петр нашел новое жилище ничуть не уступающим по удобству и уюту прежнему. Подтверждением этого было утро. Несмотря на раннюю пору, юный император проснулся отдохнувшим и даже чувствовал небывалый подъем.
Когда Василий вошел в спальню с кувшином и тазом для умывания, то сильно удивился обнаружив государя, за каким‑то странным занятием. Покрывшись испариной, он изводил себя странными упражнениями. То руками машет, как мельница, то телом крутит, то поклоны земные бьет, а потом ногами размахался. Все это время денщику пришлось простоять в ожидании, когда же молодой человек соизволит начать умываться.
