— Совсем слабый грунт пошел! — сказал ему Рыжков. — Смотритель был, велел подхватов добавить. Не закумполило[5] бы, ишь как хлещет!
— Теперь только успевай держать, вода сама кайлит, — ответил Егор, помогая Рыжкову закрыть тяжелой доской углубившийся лоб забоя.
Крепили сплошь «в ящик». Разжиженная водой порода выпирала из каждой щели. Чтобы удержать ее, за боковые стойки подсовывали пучки связанных веток кедрового стланика.
Рубаха под мокрым ватником противно холодила тело. Ноги в разбухших ичигах хлюпали по воде, заливавшей земляной пол штрека, скользили по грязным доскам выкатов. Егор, стиснув зубы, толкал перед собой тачку, сердито смотрел, как колышется в ней земляная масса.
Дразня воспоминанием, мелькала перед ним ярко освещенная рампа, женщина в розовом платье и совсем рядом, чуть повернуть голову, она… Марусенька! Но только темные бревна стоек и подхватов движутся по сторонам навстречу Егору, тускнеет, расплывается в сырой полутьме милый образ.
Натруженные мускулы ноют, кажется — сделай резкое движение, и лопнут они, стянутые усталостью, а голова словно распухла, отупела.
«От сырости это», — думает Егор и сразу ощущает, что пропитан он ею до самых костей.
Как в погребе, как в могиле… А наверху уже весна, солнышко, птицы звенят.
12
Егор помог своему напарнику подтолкнуть спиленное дерево. Оно хрустнуло и, качнув обнаженными ветвями, повалилось на сырой мох, на остатки снежных сугробов. Выше и ниже по горе пилили лес еще две пары вальщиков артели «Труд». Лесотаски обрубали сучья и волокли серые стволы лиственниц к спускам под гору.
Старатели не имели лошадей и таскали крепежник на себе — где на санках, где волоком, избороздив вдоль и поперек канавками-дорожками все склоны ближайших к прииску гор. Сейчас, когда снег уже сходил, мутные потоки устремились вниз по этим глубоко выбитым дорожкам, расплескиваясь от катившихся с горы бревен.
— Так и погоняет, — сказал напарник Егора.
— Что погоняет? — Егор взглянул с недоумением.
— Весна, говорю, снег торопит, сгоняет. А кабы нам зимой на лесоспусках сделать ледяные дорожки, али настилы из досок по крутогорью, бревна так бы и летели скользом.
— Зимой и надо было толковать об этом…
Снова молчком оба взялись за дело. Пила плевалась опилками, хищно вгрызаясь острыми поблескивающими на солнце зубьями в ствол лиственницы, на которой уже побурели прошлогодние молодые побеги.
Красноголовый дятел застучал на соседней сосне: задолбил крепким клювом, осыпая коринки, выгоняя из щелей толстокрылых жучков, рыжих короедов и долгоносиков.
