– Да. Есть такой мистер Габриэль, он живет в Борнемуте, в том же пансионе, что и она. Он большой ее друг. Это хорошая мысль, – сказал я, испытывая стыд от того, что не подумал об этом сам.
– Так, – протянул Канлиф и зашуршал какими-то бумажками на своем столе; пока длилась эта пауза, я чувствовал, как сердце мое уходит в пятки. – Я предполагаю, – растягивая слова, сказал он, – что вы более или менее представляете, какова воля мистера Янды?
Я облизнул губы.
– Я слышал, что он собирался кое-что мне оставить.
– Он и оставил. Все, – промолвил Канлиф, и вокруг его глаз побежали лучики морщин. Этот крошечный манекен сидел и улыбался совершенно человеческой, мудрой и сардонической улыбкой, а у меня в горле все пузырился английский портвейн.
– Судя по всему, он не внес никаких изменений в завещание, которое я составил по его просьбе в 1938 году и которое хранится в канадском отделении моей конторы. Не могу сейчас с точностью сообщить все детали этого завещания, но, если хотите, я готов обрисовать вам примерные размеры его состояния.
Верно расценив мою судорогу как согласие, он продолжал:
– Наличный капитал и ценные бумаги, составляющие меньшую часть состояния, выражаются примерно в пятидесяти тысячах долларов, это око-до семнадцати или восемнадцати тысяч фунтов. Большая же часть состояния вложена в консервный завод, транспорт и солидную фруктовую плантацию, которая была им приобретена в 1952 году и как я понимаю, представляет особую ценность.
– А если… если я захочу все это получить, это возможно?
– Ну естественно. Вы единственный наследник. – Он снова взглянул на свои бумажки. – Последняя оценка имущества была произведена в 1951 году. До того, как он приобрел фруктовую плантацию. Пока это всего лишь прикидка, но ориентировочно я бы оценил состояние в четыреста тысяч долларов. Разумеется, будут еще расходы на похороны…
– Четыреста тысяч…
– Что равно примерно ста сорока тысячам фунтов стерлингов, – сказал он, громко высморкался и засопел. Потом соскользнул со стула и вроде бы наклонился поднять окурок, который прожег дырку в ковре. А я часто задышал ему в затылок. Помню только, как благодарно над ним склоняюсь, и мне хочется облобызать этот крошечный затылочек, а потом вдруг снова сижу на стуле, пью воду из стакана и слышу женский шепот:
– Он, видимо, перепил. От него разит коньяком. Наверно, не стоило так сразу ему говорить…
– Ну как, вам получше? – улыбаясь, спросил Канлиф. – Слишком много сюрпризов, да?
