— Я помню, что тела постоянно заставляли сражаться и никто не знал, зачем и как все это остановить, — вежливо ответил я. — И боюсь, единственное, во что люди верили, так это в то, что им совсем не нравится сражаться.
— Что бы вы сказали о солдате, который сбежал из-под огня? — поинтересовался он.
— Я бы сказал, что он напуган до смерти.
— Он помогает проиграть битву, не так ли?
— О, конечно. — Тут у меня возражений не было.
— Разве не так поступили амфибии? Разве они не бросили человеческую расу, не предали ее в битве за жизнь?
— Большинство из нас еще живы, — заметил я.
Это правда. Со смертью мы пока еще не сталкивались и не стремились к этому. В любом случае жизнь стала во много раз длиннее, чем это бывает в теле.
— Вы сбежали от ответственности! — настаивал он.
— Так же как сбегают из горящего дома, сэр, — парировал я.
— Вы бросили остальных сражаться в одиночку!
— Они могут воспользоваться той же дверью, через которую вышли мы. Могут сделать это в любой момент. Нужно только четко представить, что хотите вы, а что — ваше тело, сконцентрировать на этом внимание…
Судья принялся с такой силой колошматить по столу своим молотком, что я уж подумал: сейчас сломает. Они сожгли все экземпляры книги Кенигсвассера, какие смогли найти, а тут вдруг я начинаю читать им лекцию о том, как выйти из тела, да еще по телевидению.
— Если бы вам, амфибиям, дать волю, — сказал прокурор, — все бы побросали свои обязанности, и тогда жизнь и прогресс, как мы их понимаем, исчезли бы совершенно.
— Конечно, — согласился я. — В этом-то вся и суть.
— И люди больше не будут трудиться ради того, во что верят?
— У меня в старые времена был друг, который семнадцать лет подряд сверлил на фабрике дыры в каких-то квадратных штуковинах, и за все это время так и не узнал, для чего же они нужны. Другой мой приятель выращивал изюм для стеклодувной компании, но в пищу этот изюм не шел, и бедняга так никогда и не узнал, зачем компания его покупала. Меня от такого просто тошнит — сейчас, когда я в теле, разумеется, — а как вспомню, чем я сам зарабатывал на жизнь, так и вообще того и гляди вырвет.
— Значит, вы презираете человеческие существа и все, что они делают, — заключил прокурор.
— Я их очень люблю — даже больше, чем раньше. Просто я считаю, это стыд и срам чем им приходится заниматься, чтобы сохранить свои тела. — Вам бы надо стать амфибиями — сразу дойдет, как счастлив может быть человек, если ему не нужно беспокоиться о том, где взять пищу для тела, как не дать ему замерзнуть зимой или что произойдет с ним, когда тело износится.
