— Разве что случится чудо… — начал я.
— Верите в чудеса? — быстро спросил профессор и выудил из кармана пару игральных костей. — Попробую выбросить двойки. — Он выбросил двойки три раза подряд. — Один шанс из сорока семи тысяч. Вот вам чудо.
Он на мгновение просиял, а потом оборвал разговор, сославшись на то, что его лекция должна была начаться уже десять минут назад.
Профессор не спешил довериться мне и ни словом больше не упомянул о фокусе с игральными костями. Я решил, что кости были со свинцом, и вскоре позабыл об этом. Профессор дал мне задание наблюдать, как крысы-самцы преодолевают металлические пластины под током, чтобы добраться до еды или до самки, — эксперименты, которые, к всеобщему удовлетворению, закончили еще в тридцатые годы. И словно бессмысленность этой работы не была достаточным испытанием, профессор раздражал меня неожиданными вопросами: «Думаете, стоило бросать атомную бомбу на Хиросиму?» или «Полагаете, любое научное открытие идет человечеству на пользу?»
Впрочем, все это продолжалось недолго.
— Дайте бедным животным выходной, — сказал мне профессор однажды утром, когда минул месяц моей работы у него. — Я хотел бы вашей помощи в рассмотрении более интересной проблемы — а именно, в своем ли я уме.
Я вернул крыс в клетки.
— Тут ничего сложного, — мягко проговорил он. — Смотрите на чернильницу на моем столе. Если с ней ничего не произойдет, скажите мне сразу, и я спокойно отправлюсь — и уверяю вас, со спокойной душой — в ближайший сумасшедший дом.
Я неуверенно кивнул.
Профессор запер дверь лаборатории и закрыл ставни, так что мы на какое-то время остались в полутьме.
— Знаю, я человек странный, — сказал профессор. — Это оттого, что я боюсь самого себя.
— Мне вы кажетесь немного эксцентричным, но вовсе не…
— Если с этой чернильницей ничего не случится, значит, я безумен как постельный клоп, — перебил он, включая свет, и сощурился. — Чтобы вы поняли, насколько я безумен, скажу вам, о чем я размышлял ночами, вместо того чтобы спокойно спать. Я думал, а вдруг мне удастся спасти мир? Вдруг я смогу дать каждой нации все необходимое и навсегда разделаться с войнами? Вдруг я сумею прокладывать дороги в джунглях, орошать пустыни, за одну ночь воздвигать плотины?
— Да, сэр…
— Смотрите на чернильницу!
Я со страхом уставился на чернильницу. От нее словно исходило тонкое жужжание; потом она начала угрожающе вибрировать и вдруг запрыгала по столу, описав два шумных круга. Остановилась, снова зажужжала, раскалилась докрасна и наконец разлетелась на куски в сине-зеленой вспышке.
