Она разрывается между неповиновением и гневом, пристально смотрит в камеру.
— Мой бог, — пробормотал Карстен Плоуг и придвинул стул.
Бук подошел ближе. В это время камера отъехала, и в кадре появилась веревка, которой женщину привязали к стулу. В левой руке она держит лист бумаги. Ее окровавленное, испуганное лицо склоняется к листу, и прерывающимся, ломким голосом она начинает читать:
— Я обвиняю лицемерное датское правительство и неверный датский народ в преступлениях против человечности.
Бумага дрожит в ее руке. Она поднимает глаза к объективу, ища жалости, ответа, но тщетно.
— Настало время мести Аллаха. Мусульманская лига отомстит за страдания, которые Дания причинила… в Палестине, Ираке и Афганистане.
Влажные волосы рассыпались по обнаженным плечам, голова трясется, бегут слезы, прочерчивая дорожки в кровавых слюнях вокруг рта. Она шепчет сквозь плач:
— Я признаю себя виновной. Моя кровь прольется, и многие последуют за мной на смерть.
Камера делает наезд. Ужас на ее лице.
— Я ничего не сделала… У меня маленькая дочь… Ради бога…
Камера еще ближе, еще. Рот в крови, зубы в крови, крик, и кадр застывает. Тишина — на экране. В комнате.
Карина встала, извинилась и быстро выбежала из кабинета. Томас Бук тяжело опустился на стул рядом с ее столом. Это была та самая женщина, которую он видел на фотографии в папках Фроде Монберга. Анна Драгсхольм. Бук уже освоил один из основных приемов политиков — научился запоминать имена. Это имя он забудет не скоро.
Клуб ветеранов располагался в районе Христианхаун, недалеко от бывшего военного района, который превратился в свободный город Христиания. Машину вел Странге, всю дорогу сохраняя угрюмое выражение лица.
— В чем дело? — спросила Лунд, когда они проехали мимо все еще освещенного острова Слотсхольмен к мосту Книппельсбро.
— В вас.
Да, он совсем не был похож на Майера: никаких шуток, никакой веселости. Он казался приличным, тихим, ответственным человеком. Ей это нравилось — в определенной степени.
— Мне жаль, если работа мешает вашей бурной личной жизни.
Он хмуро взглянул на нее. Неужели у него совсем нет чувства юмора?
— Это была шутка, Странге.
— Полиция — это не вся моя жизнь. У меня есть и другие дела. А у вас разве нет?
Она не ответила.
— Я вот о чем, — продолжил он. — Вы приехали в Копенгаген, чтобы увидеться с матерью. А сами вздумали заняться расследованием убийства.
— Меня попросил Брикс.
— Он попросил материалы почитать.
— Я почитала.
