А Кляпин достал сигареты, закурил и, не поворачиваясь к ней, спросил:
— Ты из-за Тошки прибыла-то? Так, полагаю?
— Правильно полагаешь,— кивнула она.
— А раньше-то что? На суд?
— Раньше не знала. От отца только вчера телеграмму получила.
— Ишь ты,— хмыкнул Кляпин.— А вы чего?.. Разбежались навроде?
Она задумалась: посвящать этого Кляпина во все, что произошло у нее с Вахрушевым, вовсе не хотелось, и она ответила с усмешкой:
— Да нет, не разбежались навроде.
— Чудно! — воскликнул он.— Во, жизнь стезю ка кую метит, ни хрена не разберешь. Где мужик? Где баба? Где семья, а где одна профилактика.
— Ты это о чем? — не поняла она.
— А ни о чем,— засмеялся Кляпин.— Это я иногда как хочу, так слова по-своему ставлю... До сих пор не пойму: ка кой хрен твой Тошка тут появился?
Весь в фирме. А то и по-морскому оденется — блеск. И стерик у него «майд ин Япан». Ни у кого в Третьякове такого нет. Ходил я, слушал. Будь здоров музычку дает. Жаль машинку, конфисковали. Вообще-то шмотье у него было. Человек вокруг шарика мотался, всякие общественные устройства повидал и, это ж надо, в Синельник на работу подался. Никто и не верил, что за просто так. Сперва думали: может, от греха какого скрывается. Потом... Ты-то, говорят, профессором стала. Что же его пристроить нигде не могла?
«Господи, какой бред несет»,— ужаснулась Светлана, но сказала спокойно:
— Я не профессор. Это врут.
— Однако ж столичный житель,— он усмехнулся, тоненькие усики съехали у него набок.— Тошка твой — дурак,— вдруг строго, с начальственной нотой произнес он и для убедительности добавил: — Поперечные — все дураки. Жизнь имеет свое течение, и помехой не след ложиться. Да и к чему? Все одно, течение — сила, а ты в нем — щепа. Ясненько?
— Нет,— сказала она. Ей и в самом деле было неясно, о чем он пытается говорить.—Ты, Кляп, что-то бормочешь, а я но пойму,— о чем? Ты по-нормальному можешь сказать, почему ты так об Антоне говоришь?
— А как я говорю? — удивился Кляпин.— Я нормально говорю. Только дивлюсь, что к нам подался. Так это каждый диву дается. Был моряк, имел свое назначение, а тут завязал и — к нам... Его как человека встретили. Жалели. Ну, на курсы двинули. Мог жить, как всякий желает, а он... Сам же ведь в тюрягу напросился. Сам. Вот какая профилактика...
— То есть как это — сам?
Кляпин притормозил машину, посмотрел на нее из-под белесых бровей маленькими остренькими глазками, и опять его усики словно бы сломались, он тут же отвернулся, машина дернулась, прибавила скорости, охнула, попав в колдобину.
