— А меды нынче душистые будут. Такого разнотравья давно уж не наблюдалось.
Он все же был здешний, третьяковский, и многое чего знал такого, о чем сверстники Светланы понятия не имели.
У Надежды Ивановны на какое-то время возник испуг в глазах, она метнула быстрый взгляд на Антона и Светлану и, вздохнув, сказала:
— Садитесь чай пить... Вам ить к двенадцати в школу. Экзамен, стало быть.
— А экзамен,— сказал Найдин,— они, почитай, сдали.
В зеленых глазах его мелькнул желчный отблеск.
— Давай, Антон, будем пить чай,— просто сказала Светлана.
Она села к столу, с привычной проворностью налила ему, себе, потянулась к ватрушкам, с удовольствием откусила и, перехватив сверлящий взгляд отца, сказала:
— Ты чем-то недоволен, папа?
Но Найдин не ответил, и тогда заторопилась Надежда Ивановна.
— Да вот, Петр Петрович, стало быть...— А дальше так и не нашлась, что сказать.
Найдин усмехнулся, достал носовой платок, обтер свою отполированную до черноты голову, на которой выступили редкие капли пота, сказал:
— Можете расписаться хоть сегодня. Я с загсом улажу.
— Мы тебя об этом, отец, не просили. Да и мне — семнадцать. Кто будет нарушать закон?
— Антону восемнадцать,— ответила мать слишком уж торопливо.
Найдин спрятал платок в карман и резко отодвинул от себя чашку.
— Ну, дак и хрен с вами,— неожиданно сказал он.— Как хотите, так и живите. Учишь вас, учишь, а вы...
Светлана рассмеялась, хотя ей вовсе не было смешно, но она так смеялась, что даже, хоть и не к месту было, а мать Антона невольно улыбнулась.
— Что ты, Светочка? — проговорила она.
— Нет, вы поглядите на него, на комдива этого, поглядите! И пусть он вам скажет: сколько маме моей было лет, когда он ее к себе увел. Она ведь так и умерла нерасписанной с ним.
Петра Петровича Найдина вроде бы ничем нельзя было пронять, а тут как открыл рот, так и закрыть не смог, и снова вся его голова заблестела потными каплями. Надежда Ивановна испугалась и замахала обеими руками:
— Да бог с тобой, Светочка... Да что же это ты...
Найдин посидел молча, так же молча встал, пошел к двери, было слышно — отъехала от ворот двуколка.
Светлана, прижав руки к лицу, упала на стол и разрыдалась громко и безутешно, ей и в самом деле сделалось страшно, по-настоящему страшно, она любила отца, и то был первый бунт ее против него.
Светлана без особых трудов добралась от аэропорта к автобусной станции, или, как ее тут величественно называли, «Автовокзалу».
На скамьях подле просторного, со стеклянной стеной здания сидело много всякого народа. Пассажиры чутко прислушивались к разносившемуся из нескольких динамиков голосу дикторши, которая то и дело объявляла о посадке на такой-то платформе в автобус. Светлана прошла в кассовый зал, направилась к окошечку с надписью «Третьяков». Из расписания вычитала, что попала в перерыв: автобуса не будет часа два. Она вздохнула — придется ждать.
