— Ты что же так с него содрал? — вдруг не выдержала она.
Кляпин хмыкнул, сразу повеселел.
— Не обеднеет. С пассажиров доберет,— ответил он. — А мне с «Волгой» уродоваться. Владлен Федорович и царапины не прощает.— И внезапно снова запел хрипловатым голосом, подражая Высоцкому: — Вдоль обрыва, да над пропастью, по самому по краю, я ко-оней своих нагайкою стегаю...
Они миновали небольшой перелесок, замелькали пригородные дома, вырос холм, по которому запетляла дорога. Светлана жадно вглядывалась в кривые улочки, многое узнавала и радовалась этому узнаванию. А вот и новое общежитие на углу их улицы, а внизу отцовский дом, фундамент его сложен из камня, побелен, а верх бревенчатый, покрашенный масляной голубой краской, окна обрамляют белые узорчатые наличники, и кусты сирени в палисаднике. Найдинский дом, его все знали в Третьякове, хотя ничего необычного в нем не было. От одного его вида у Светланы подступили слезы, и она удивилась и обрадовалась им.
Кляпин затормозил у ворот. Она обернулась к нему, шаря в сумке, чтобы расплатиться, но он скорчил обиженную физиономию.
— Да ты что, Светка? Со своих не берем. Ну, бывай! Еще свидимся.— Он подмигнул ей и помог вынести чемодан из машины.
А она уж увидела вышедшего на крыльцо отца, тот стоял, худощавый, строгий, опираясь на суковатую палку; лысая, прокаленная голова его блестела на солнце. «Господи, да он все еще такой же»,— ахнула Светлана и пошла отцу навстречу.
Все-таки отец сдал за последние годы. Светлана обнаружила это не сразу, а когда сели за стол и отец протянул ей хлеб, рука у него дрогнула, пальцы затряслись, но Надежда Ивановна успела подхватить хлебницу, с укоризной взглянула на Петра Петровича: зачем, мол, я бы и сама подала.
Они сидели в большой комнате— «зале», как называли гостиные в Третьякове, и все здесь было таким, как в годы молодости Светланы, даже кафельную печь с медной заглушкой на цепочке не разрушили, хотя провели паровое отопление, поставив тяжелые батареи под окнами.
Кроме «залы», были еще спальня, небольшой кабинет, уставленный стеллажами с книгами, там же стоял старый, покрытый зеленым сукном канцелярский стол, за которым Светлана когда-то любила делать уроки, хотя и в ее комнате тоже был письменный стол.
Когда она вошла к себе, поставила чемодан на пол, то удивилась, что здесь ничего не изменилось с ее отъезда, тут даже обои не переклеили за столько лет; они просто выцвели и стали мутно-синими. Она села на тахту и вспомнила: когда-то сама настояла, чтобы отец купил тахту вместо кровати с пружинной сеткой — эта мебель была более модной.
