— Что случилось? — Вадим дернул за пиджак Осипова.
— Казарозу убили, — сказал тот. — Господи!
И Вадима осенило: курсант этот!
Семченко оглянулся, ища сумочку, и прямо перед собой, на уровне живота, увидел ствол револьвера. Равнодушно скользнул по нему взглядом, дальше по руке к плечу — револьвер держал Ванечка. А сбоку уже маячил плотный мужчина:
— Гражданин Семченко, вы арестованы… Отойдите в сторону. — Голос звучал распорядительно и властно, электрический свет отливал на плечах кожаной куртки.
Семченко весь как-то обмяк, ссутулился — никогда он таким не бывал, руки обвисли вдоль туловища.
Того, в кожанке, Вадим знал немного — Караваев его фамилия, из губчека. Неделю назад редактор Пустырев велел отнести туда анонимное письмо, пришедшее в редакцию, — о том, что на паровозном кладбище скрываются дезертиры. Тогда и познакомились. Но Ванечка-то почему при нем? Да еще с револьвером!
К Караваеву, вытирая платком руки, подошел доктор Сикорский.
— Что? — жестко спросил Караваев. Его полное, одутловатое лицо было неподвижно, ясные со складчатыми веками глаза в упор смотрели на доктора.
Страдальчески сморщившись, Сикорский кивнул, бросил платок на пол, и сразу всем все стало понятно.
Ванечка склонился над курсантом, ткнул его под ребра дулом револьвера:
— Вставай, сука! Эсперантист…
Все это было непонятно и страшно.
Почему-то не захотелось отдавать им сумочку, Вадим сунул ее под пиджак и незаметно, в обход, пробрался между стульями к двери, спустился в вестибюль. Плакат с пальцем кто-то достал из урны, разгладил и прислонил к стене — теперь палец указывал дорогу на улицу.
Дома Вадим положил сумочку на стол, но открывать долго не решался. Наконец развел, нажав, металлические рожки, запустил руку вовнутрь и тут же отдернул — обломанный ноготь зацепил шелк подкладки. Сразу напряжение ушло, стало спокойнее. Он наклонил сумочку к окну, не зажигая света, начал доставать из нее разные женские вещицы: духи, футляр с пилками и щеточками для маникюра, зеркальце, пузырек, от которого исходил запах мятных капель, два гребня — один частый, другой с крупными зубьями, щербатый. На нем остались волосы, и Вадим постарался их не коснуться. Тут же лежал кошелек. Раскрыв его, Вадим с облегчением убедился, что денег мало, всего восемьсот рублей.
Он доставал эти вещицы и ставил их на стол в строгом, единственно возможном, как ему почему-то казалось, порядке, целиком сосредоточившись на этом своем занятии. За несколько кварталов, в зале Стефановского училища, лежала на сцене маленькая женщина, вокруг толклись эсперантисты, вели в губчека Семченко, волокли курсанта, чтобы начать разбирательство, а навстречу им ехала санитарная фура, врач перебирал инструменты. Все занимались каким-то делом, но из этих дел по-настоящему имело смысл лишь одно — то, которым занимался он, Вадим. Остальное было суетой.
