— Ты занимался прежде латынью? — спросил он.
— Нет, сэр.
— Это латинская грамматика. — Он открыл ее на залистанной странице. — Выучишь вот это, — он указал на столбик из слов. — Через полчаса вернусь проверить, что ты знаешь.
Теперь представьте себе: хмурый вечер, на сердце кошки скребут, под носом первое склонение.
mensa — стол
mensa — о, стол
mensam — стол
mensae — стола
mensae — столу
mensa — столом, от стола
Что все это значит? Какой в этом смысл? Чушь какая-то. Одно я всегда умел: заучивать наизусть. И посему, одолевая душевную смуту, я затвердил этот акростих, который мне подсунули.
В назначенный срок вернулся наставник.
— Усвоил? — спросил он.
— Думаю, я могу это повторить, сэр, — ответил я и отбарабанил заученное.
Он был настолько доволен, что я осмелился задать вопрос:
— Что это означает, сэр?
— То, что написано. Mensa, стол. Это существительное первого склонения. Всего их пять. Ты освоил единственное число первого склонения.
— А что это означает? — повторил я.
— Mensa означает стол, — ответил он.
— Тогда почему mensa означает еще О, стол? — вязался я. — Что означает О, стол?
— Это звательный падеж, — ответил он.
— Но почему О, стол? — допытывался я в искреннем недоумении.
— Это когда ты обращаешься к столу, взываешь к нему. — И видя, что до меня не доходит, прибавил: — Когда говоришь со столом.
— Но я с ним не говорю! — в изумлении выпалил я.
— Если будешь дерзить, тебя накажут, и поверь, очень строго накажут, — заключил он.
Так я впервые соприкоснулся с классикой, откуда, мне говорили, умнейшие мужи почерпнули много утешительного и полезного.
Упомянутые наставником наказания были воспитанникам Сент-Джеймсской школы гарантированы. По итонскому образцу порка розгами входила важнейшим пунктом в учебный план. Уверен, никакой тогдашний мальчик из Итона, и тем более из Харроу, не отведал столько березовой каши, сколько ее скормил малышам, доверенным его властному попечению, наш директор. Ни в одном исправительном заведении Министерства внутренних дел столь жестоких наказаний не допустили бы. Из прочитанного мною позже я вынес кое-какие соображения о причинах такой суровости. Два-три раза в месяц всю школу выстраивали в библиотеке, выкликали имена провинившихся, и двое старших мальчиков уводили их в соседнее помещение, где их секли до крови, а мы, трепеща, слушали их вопли. Эту исправительную меру успешно подкрепляли регулярные службы в нашей часовне по всем канонам Высокой Церкви. Миссис Эверест терпеть не могла римского папу. Вот погодите, еще выяснится, говорила она, что это он мутит фениев. Сама она принадлежала к Низкой Церкви, и ее нелюбовь к пышности и обрядности, а особенно крайне неприязненное отношение к понтифику определили мое резкое неприятие этой личности и ритуалов, так или иначе связанных с ним. Поэтому духовная сторона моего тогдашнего образования давала мне мало утешения. Зато от мирской длани я получил сполна.
