Мать, услыхав новости, обрадовалась:
— Вознагради Господь добрую лекарку! Станешь доктором, сынок, и будет у тебя каменный дом в городе, и много денег, и часы золотые будут, и лошадки с коляской! И за ученье расплатишься честь по чести.
Но ей самой нелегко досталась Бартекова учёба. Сын теперь мог работать только до полудня, потом уходил к своей наставнице и возвращался лишь в сумерки, а вернувшись, старался записать всё, что узнал за день. И ведь свечи, бумага да чернила — они тоже денег стоят! Ещё больше приходилось матери трудиться; она выбивалась из сил, но никогда не жаловалась — лишь бы Бартек выучился да в люди вышел! Другое её заботило: чем старше он становился, тем чаще приходил со своих занятий невесёлый. На расспросы отвечал, что урок был трудный. Только чуяло сердце матери: что-то ещё здесь кроется.
— Не обижает ли она тебя, сынок? — спрашивала вдова. — Часом, уж не бьёт ли?
— Что ты, матушка! — успокаивал её мальчик. — Она даже голоса не повысит никогда!
Так оно и было. Смерть показала себя прекрасной учительницей. Не то чтоб она без конца нахваливала Бартека — а ведь было за что, учился он на совесть, — но и слова резкого ни разу не сказала. Не поймёт он чего-то — она объяснит снова; попросит повторить — повторит обязательно, и всегда спокойно, ровно, терпеливо. Иногда он отвлекался — мальчик всё-таки, ему поиграть, побегать хотелось; иногда за работой не успевал выучить урок, но она и тут не сердилась. С первого дня Бартек звал её просто учительницей и порой даже забывал, кто она.
Нет, не наука давалась ему трудней всего. Разбираться, как человек устроен, было куда легче, чем сознавать, как он уязвим. Прежде Бартек и представить себе не мог, сколько на свете недугов: и тех, что приходят с пищей, с питьём, с воздухом, и тех, что таятся до поры в костях, в лёгких, в крови. Казалось, каждая клеточка человеческого тела грозит обернуться источником бесчисленных мучений. Горечью отдавало познание, наполняло душу нестерпимой жалостью, но следом приходила злость — хорошая злость, полезная.
Врачами, говорил он себе, становятся не затем, чтобы охать и ахать над людскими страданиями. Грош цена доктору, что больных жалеет, а помочь не умеет!
И Бартек продолжал учение, с жадной отрадой впитывая всё, что рассказывала его наставница о лекарствах. Выходило, что их тоже немало: лечебные свойства присущи травам и минералам, пеплу и паутине, дикому мёду и родниковой воде. Даже яды можно обратить в целебные зелья. Взять хоть мухоморы. Бартек раньше думал, что людям от них одни беды, и сшибал их палкой, где только видел. А оказалось, что из них делают настойку для растирания — помогает от прострела.
