— Я не всегда была официанткой, — заметила пожилая официантка.
— Не сомневаюсь.
— Отнюдь, — продолжала официантка. — Это довольно странная история. Может, вам неинтересно?
— Что вы, что вы, — сказал Скриппс. — Вы не будете возражать, если я когда-нибудь воспользуюсь вашей историей?
— Нет, если она покажется вам интересной. — Официантка улыбнулась. — Вы, разумеется, не станете упоминать моего имени?
— Нет, если вы этого не хотите, — сказал Скриппс. — Кстати, могу я заказать еще порцию бобов?
— Искус — на всякий вкус, — улыбнулась официантка. Лицо у нее было морщинистым и серым. Она немного похожа на ту актрису, что умерла в Питтсбурге. Как ее звали? Ленора Ульрих? Из «Питера Пена». Может, как-то по-другому. Не важно.
— Вы действительно хотите еще бобов? — спросила официантка.
— Да, — просто ответил Скриппс.
— Повторить большие погремушки, — крикнула официантка в калитку. — Для птицы не надо.
— Уже на плите, — пришел ответ.
— Пожалуйста, продолжайте вашу историю, — любезно попросил Скриппс.
— Это было в год Парижской всемирной выставки, — начала она. — Я была тогда юной девушкой, jeune fille, и приехала из Англии с мамой. Мы хотели присутствовать на открытии выставки. По пути с Гар дю Нор в отель на Вандомской площади, где собирались остановиться, мы заехали в парикмахерский салон и совершили незначительную покупку. Моя мать, помню, купила себе еще один флакон «нюхательной соли», как ее называют здесь, в Америке.
Она улыбнулась.
— Да-да, продолжайте. Нюхательной соли, — сказал Скриппс.
— Мы зарегистрировались, как полагается, в отеле и получили смежные номера, которые зарезервировали заранее. После путешествия моя мать чувствовала, что ей на сегодня достаточно, и мы ужинали у себя в номерах. Я с волнением ждала предстоявшего на следующий день открытия выставки. Но я устала с дороги — на море был шторм, когда мы пересекали Канал[12], — и крепко уснула. Утром проснулась и позвонила маме. Никто не ответил, и я пошла к ней в номер, чтобы разбудить. Вместо мамы в кровати лежал французский генерал.
— Боже праведный! — сказал Скриппс.
— Я страшно испугалась, — продолжала официантка, — и позвонила в регистратуру. Пришел консьерж, и я спросила у него, где моя мать.
— Но, мадемуазель, — сказал консьерж, — мы понятия не имеем о вашей матери. Вы приехали сюда с генералом таким-то — имени генерала я не помню.
— Зовите его генерал Жоффр, — предложил Скриппс.
— У него действительно была похожая фамилия, — сказала официантка. — Я была до смерти напугана и послала за полицией и попросила проверить журнал регистраций. «Там наверняка записано, что мы приехали сюда с мамой», — сказала я. Приехала полиция, и консьерж принес журнал. «Смотрите, мадам, — сказал он, — вы зарегистрированы с генералом, с которым и прибыли в наш отель вчера вечером». Я была в отчаянии. В конце концов я вспомнила, где находился парикмахерский салон. Полиция послала за хозяином. Полицейский агент привез его. «Мы с моей матерью вчера заезжали в ваш салон, — сказала я хозяину, — и мама купила у вас флакон ароматизированных солей». — «Я прекрасно помню мадемуазель, — сказал хозяин салона, — но вы были не с вашей матушкой. Вы были с пожилым французским генералом. Насколько я помню, он купил щипцы для завивки усов. Это можно проверить по моим бухгалтерским книгам». Я была в отчаянии. Между тем полиция разыскала извозчика, который вез нас с вокзала в отель. Он поклялся, что со мной не было никакой матери. Скажите, вас моя история не утомила?
