– Можно выйти?! – громко произнесла Алена.
Маленький санаторный класс, казалось, пробудился ото сна, в который его ввергло жизнеописание тигров. Все зашевелились, заскрипели стульями. Кто-то громко зевнул.
– Выйди, конечно, – легко согласилась географичка и опять занялась чтением, которое, похоже, интересно было только ей самой.
Алена выбежала из класса, который находился на четвертом этаже, недалеко от места несостоявшегося свидания, то есть от зимнего сада, и поехала на лифте на второй. Возле номера 206 она в нерешительности остановилась. И что же она скажет Степану? Как это что? Она объяснит ему про котенка. Он ведь наверняка письмо ее не прочитал, поскольку заболел. Вот они сейчас и объяснятся! Она решительно стукнула в дверь и тут же пожалела об этом, когда голос Степана ответил:
– Войдите.
Вот она сейчас войдет и… что… Как-то глупо рассказывать про котенка… оправдываться… Да и вообще все глупо! Алена, скорее всего, вернулась бы на географию, если бы дверь не распахнулась и на пороге не показался бы Степан собственной персоной. Он явно не умирал. Даже если и был болен, то на его внешности это никак не отражалось. Он выглядел так же, как всегда, если не считать, что вместо свитера на нем была надета просторная темно-синяя футболка, а вместо джинсов – такие же темно-синие тренировочные брюки с белыми лампасами.
– Алена… – констатировал Степан, похоже, не удивившись. – Что ты тут делаешь?
Алене показалось, что он точно знал, что она тут делает, но все же сказала:
– Я узнала, что ты заболел. Надеюсь, не из-за меня? Ты долго вчера меня ждал?
Вместо ответа на Аленины вопросы Степан посторонился и глухо произнес:
– Проходи…
Алена прошла в номер, который действительно был копией ее собственного. На столе стоял работающий ноутбук. Значит, Кардецкий ее письмо получил. Про котенка знает. Ну и о чем же с ним тогда говорить? Зачем она вообще пришла?!
Степан показал рукой на кресло, а сам сел на кровать. Алена хотела уже опуститься туда, куда предложили, как вдруг увидела на мониторе женский портрет. Лицо показалось ей знакомым. Она вгляделась, и ей сделалось жарко.
– Это я? – задушенно спросила она.
– А разве можно ошибиться? – ответил он вопросом на вопрос.
Алена приблизилась к ноутбуку. Ошибиться действительно было нельзя. Она сразу поняла, что портрет пропущен через несколько фильтров фотошопа, но изначальный рисунок поразил. Ее лицо и волосы были как-то хитро обозначены одной сплошной, нигде не прерывающейся линией. Каждый глаз с многочисленными ресничками был прорисован так, будто художник не отрывал карандаша от бумаги. И Аленины губы со всеми их тоненькими морщинками были изображены очень точно.
