Моя жизнь | страница 15

Мы вошли за тесовую перегородку, где было немного тише.

— Ну что, тезка, работать к нам? — дружелюбно спросил Зубов.

— Да-а, — ответил я тихо.

Мастер осмотрел мою щуплую фигурку и неодобрительно покачал головой.

— Сколько?

— Сколько положите.

— Лет сколько — спрашиваю.

— Одиннадцать!

— А не врешь?

— Верно, — подтвердил отец, — а ростом мал, так ничего, догонит.

— Ладно уж, что делать. Оставлю.

Отец облегченно вздохнул.

— Василий Иванович, очень прошу, присмотри за ним первое-то время, боюсь, под машину не попал бы…

— Ничего, все обойдется. Иди и не думай.

Отец нагнулся ко мне.

— Ты не бойся, Василек, учись, слушайся, я буду к тебе заходить.

— Ладно, батя, — машинально ответил я и уставился на мастера.

— Ну, ты, малый, посиди тут немного, я скоро приду, — сказал он и вышел, пропустив вперед отца.

Я сел на черную, пропитанную маслом и железом табуретку и, прислушавшись к шуму завода, подумал:

«Вот и кончилось мое детство. Не сладкое оно было, а все же детство. Теперь новая жизнь начинается. Какова-то она будет?»

Я спрыгнул с табуретки и увидел перед собой усатого мастера.

Мы вышли из каморки и пошли по грязному, заваленному железными стружками проходу между станками.

— Вот машина, на которой ты будешь работать, — указал мастер.

Я осмотрел установленный на чугунные бабки узкий железный ящик с большим рычагом и спросил:

— А как же на ней работать?

— Вот гляди! — мастер огромной пятерней взял с деревянного, почерневшего от времени столика горсть каких-то пружин и аккуратно уложил их в ящик. Потом закрепил крышку ящика и, надавив книзу рычаг, накинул на него железный крюк.

— Вот этак крепи, — пояснил мастер, — потом ослабишь рычаг и достанешь пружины. Целые клади вот сюда, в ящик, а ломаные вали на пол. Это машина для испытания винтовочных пружин, а прозывается она попросту — «шарманка».

Заставив меня раза два проделать показанную операцию, мастер ушел, приказав до гудка от «шарманки» не отходить и работать исправно.

«Шарманка» показалась мне механизмом очень несложным и работа — нетяжелой. Я усердно старался, изо всех сил налегал на рычаг и к вечеру так устал, что еле дотащился до дома.

— Что, измучился? — спросил отец, встретив меня на крыльце.

— Спину ломит, да руки натер о железяку.

— Это ничего, — ободряюще сказал отец, — понемногу втянешься, и все пойдет, как надо. Дед-то твой целый день молотом махал и то не жаловался.

— И я не жалуюсь, просто так, к слову сказал.