Почувствовав бесплодность своих попыток добиться от меня какого-нибудь толку, Гамиани решительно высвободилась из моих объятий, вскочила с постели и стремительно бросилась в комнату своей служанки. Вскоре оттуда стали доноситься нечеловеческие вопли и стоны.
— Она убьет себя! — в испуге воскликнула Фанни. — Вы слышите, Альсид, она убивает себя! Спасите ее… скорее же…
Она подбежала к двери, за которой скрылась графиня, и толкнула ее, но дверь оказалась запертой.
— Альсид, — позвала меня Фанни, — здесь наверху есть окошко.
Я быстро пододвинул к двери диван, и мы с Фанни прильнули к стеклу. Какое зрелище открылось нашим глазам! Графиня, бешено извиваясь, каталась по огромному ковру из кошачьего меха. На ее губах выступила пена, глаза вылезли из орбит. Широко раздвинув бедра, она яростно терлась животом о ковер. Казалось, в нее вселился дьявол. Время от времени она вскидывала ноги, почти стоя на голове, и открывая нашим взорам свою спину, затем с ужасающим смехом снова стремительно бросала тело на ковер и с ожесточением терлась о него бедрами. Но было видно, что ожесточенная схватка с кошачьим мехом не приносит Гамиани желанного удовлетворения…
— Юлия, ко мне, сюда! — позвала она служанку. — Скорее… у меня кружится голова… Ах, я схожу с ума!
Юлия не замедлила явиться на зов своей госпожи. Я невольно залюбовался ее прекрасным нагим телом. Смуглая, гибкая, сильная, она наклонилась над беснующейся Гамиани и ловким движением связала ей руки и ноги. И это было очень своевременно. Страсть графини достигла в этот момент апогея. Она билась в мучительнейших конвульсиях, стонала, кричала. Сначала Юлия спокойно наблюдала за мучениями своей госпожи, но вскоре, возбужденная этим зрелищем, сама впала в экстаз и стала удовлетворять себя пальцами рук. Гамиани в это время жадным взором следила за ее движениями, но собственное бессилие приводило ее в ярость, причиняло огромную боль. Прометей, раздираемый тысячью коршунов, наверное, не испытывал таких страданий.
— Медор, возьми меня! — вдруг исступленно закричала графиня.
Тотчас же на ее крик в комнату вбежала огромная собака, виляя хвостом и добродушно повизгивая. Она подошла к лежащей графине и усердно принялась лизать ее воспаленный клитор, красный язычок которого высовывался наружу. Из груди Гамиани вырывались страстные стоны. Однако шершавый язык Медора ненадолго смог утолить жажду графини к наслаждению.
— Молока… молока… о-о… о-о-о! — простонала она.
