Но если мы допустим даже, что действительно существовало такое сформированное, центральное, и притом самобытное мифически-поэтическое общество во втором христианском поколении, то остаются еще неразрешенными вопросы: как могло само по себе образоваться это мессианское общество без Мессии? Как могли уверовать в Иисуса Его ученики, не находя в Нем необходимых признаков мессианства? Если первое христианское общество произвело Христа, то кто же после этого произвел первых христиан? Откуда явился у них такой высокий идеал? Мессианские надежды тогдашних иудеев не были ли частными (национальными), политическими и плотскими надеждами, стоявшими в прямой противоположности тому, что проповедовал Христос? Слышал ли кто-нибудь о такой выдумке, которая бессознательно была сочинена разнообразной, смешанной толпой, – о такой выдумке, которая всеми признавалась за действительную, фактическую историю? Каким образом те пятьсот лиц, которым, как рассказывается, явился воскресший Спаситель (см.: 1 Кор. 15, 6), в одно и то же время могли видеть один и тот же сон? Как они могли поверить этому сну как достоверной истине, с готовностью подвергнуть свою жизнь опасности? Как могла такая иллюзия устоять в борьбе с соединенной враждой иудейского и языческого мира, с анализирующей критикой времени, в борьбе не с какой-нибудь детски-простой, но с высшей цивилизацией и критическим исследованием, – а именно, в борьбе с неверием и скептицизмом? Как странно, что неученые и неважные рыбаки, или еще гораздо более – невежественные друзья и ученики Спасителя, а не философы и поэты классической Греции и Рима, создали такую великую поэму и изобразили такой характер, которому сам Штраус отводит первое место в ряду всех религиозных гениев и основателей религиозных обществ! Не гораздо ли лучше было бы для них нарисовать для будущих поколений приукрашенный образ какого-нибудь раввина, как, например, Гиллела или Гамалиила, или кого-нибудь из пророков, например, Илию или Иоанна Крестителя, вместо того чтобы создавать образ всеобщего реформатора, превосходящего все национальные и сектантские пределы?
В этом последнем случае поэты должны стоять выше изображаемого ими героя. Иоанн Богослов должен поэтому превосходить Иисуса, Которого он представляет вочеловечившимся Богом. И вопреки всему этому наши скептики утверждают, однако, что этот герой есть самый чистый и величайший из людей, которые когда-нибудь жили! 84).
