«Мы живем в пятую эпоху человеческой истории, — провозглашали первые страницы рукописи. — Пятый век — так называют в некоторых книгах эти неопределенные периоды, в течение которых высшие силы вновь и вновь предпринимали попытки создать человечество достаточно разумное, чтобы оно не уничтожало самое себя. Я тоже склонен воспользоваться этим коротким словом, этим звуком откусываемого яблока вместо непроизносимого греческого стона „эон“. Некоторые считают, что веков было три, а четвертый только еще предстоит, если и мы не сумеем образумиться. Иные полагают, что таких веков было всего два: первый начался с райской жизни и закончился Великим потопом, после чего некто Ной — по версии греков его звали Девкалион, — оставшийся в живых праведник, заселил землю новым людом, к потомкам которого принадлежим и мы. Это было бы слишком хорошо, такой успех свидетельствовал бы о невероятном совершенстве человека.
Никому, однако, не приходит в голову, что человечество могло бы развиваться гладко, всем ясно, что раз-другой его существование надо было прервать и начать снова. Но тогда не так уж важно сколько раз. Чем больше, тем полнее для нас возможность уяснить свои ошибки, и если кто-то с достаточным основанием насчитал пять попыток, чего же еще желать?
Есть мнение, что наша эра полна героических деяний, что среди нас рождались великие люди, высоко поднявшиеся над общим уровнем полубоги. Но такие люди и деяния имели место в четвертом веке, предшествовавшем нашему, и это не привело к торжеству эксперимента, почему и понадобился следующий, пятый век. Более скептически настроенные мыслители находят наше время чудовищным, перенасыщенным ненавистью, страстью к взаимному уничтожению и жестокости, которая давно вышла за пределы человеческого постижения. Неверно и это: такие люди жили в третьем веке, его иногда называют бронзовым, и были в самом деле уничтожены потопом. Так что потоп действительно был предпринят, но уже после третьей попытки, а чтобы удержаться в рамках исторической перспективы, напомню, что по некоторым подсчетам это наводнение произошло в третьем тысячелетии до Рождества Христова.
Наконец, есть и такие, кто надеется, что мы обрели все-таки нужное направление, что у нас-то как раз есть шанс оказаться в блаженном состоянии всеобщего мира и благоденствия. Но было и это, такими счастливцами были люди первого века, не знавшие забот и мирно угасшие без вмешательства свыше. Все это наводит, конечно, на размышления о целях творящей силы: знает ли она, чего добивается? А если стоящие перед нами задачи так головоломны, что скудным людским умом их не постичь, что же не привьют нам ума иного? Мы ведь, повторим еще раз, — пятые по счету, и некоторые характерные черты, определяющие наш век, в самом деле многого не обещают.
