Буйное волшебство грозы пролетело над землей, как тень; солнце опять светило с неба, улыбавшегося сквозь слезы, на посвежевшую, словно умытую и закутанную во влажные туманы землю; очаровательная и блестящая, она уже замирала от пьянящего предвкушения вечерней зари…
Кристоф сбросил с плеч плащ и попрощался с хозяином дома; они молча пожали друг другу руки и, только когда художник уже провожал Кристофа вниз по лестнице, условились, испытывая непонятное им самим смущение, о следующем сеансе на завтра…
Художник, показавшийся Кристофу на первый взгляд грубоватым и шумным, теперь держался с трогательной скромностью: «Я буду счастлив, если вы завтра вновь навестите меня…»
Кристоф чувствовал приятную усталость во всем теле, этакую расслабленность, вызывавшую желание поспать… Ах, просто взять и забыться мертвецким сном. Броситься на солому в невинном предвкушении радости и утонуть в голубых волнах забвения; казалось, что земля источает вокруг него наркотические пары, настолько он был ими скован, и скованность эта была благостной, лишенной и желаний, и мук; плотная влажность пьянила его… Ему захотелось поскорее покончить с мелкими покупками, раздобыть где-нибудь вязанку сухой соломы, забраться в палатку и спать, спать…
Блаженное погружение в сон, наполненный очаровательным дыханием забвения, манило его так сильно, что он почти не замечал ничего вокруг, даже поразительной свежести деревенской улицы, а ведь радостный влажный блеск, появившийся после дождя на стенах домов и булыжнике мостовой, придавал им приятный налет бодрости и так преображал, что не оставалось и следа от сонной, заплесневелой мертвенности полудня. Но Кристоф воспринимал все это как бы издали; он уже был во власти еще более прекрасных и радостных видений, обещанных ему предстоящим сном. Все выветрилось из его головы — и встреча с художником, и внезапный страх, охвативший его у окна в том доме, — уступив место легкой усталости…
Поскольку лавка была закрыта, он побрел, пошатываясь, по деревенской улице и вошел в низенькое и душное помещение почты; резкий звонок дверного колокольчика вывел его из полусонного состояния; ему показалось, будто этот резкий, пронзительный звук выудил его из какого-то водоема с теплой болотистой, стоячей водой и вытащил на поверхность реальных событий. В комнату вошла женщина, поздоровалась с ним на местном диалекте; он встрепенулся и взглянул на ее округлое, маслянисто блестевшее лицо; судя по всему, женщина только что возилась в коровнике, потому что, войдя, принялась вытирать грязные руки о передник. Потом вдруг воскликнула: «Ах!» — и всплеснула руками, словно удивляясь собственной сообразительности. «Вы наверняка господин Бахем, верно?» Кристоф почему-то не сразу расслышал свою фамилию, будто она прозвучала на каком-то другом языке. Потом он постучал пальцем себя по лбу и улыбнулся, подумав, что женщина приняла его по меньшей мере за пьяного.
