Заноза выбрал бы охотничью зону и промчался через город на бешеной скорости, ни на что не отвлекаясь, не дав ни себе, ни Хасану возможности передумать. Решено, так решено. Хасан не выбирал. И не спешил. Поехал наугад, чтобы остановиться в первом приглянувшемся месте. Стоило ли говорить о том, что это место не должно было походить на те, что выбирал Заноза?
Чего определенно не стоило делать, так это думать о разных предпочтениях и разных мирах. Мир давно ушедших сороковых не имел общих границ с миром современным. Это не разные эпохи, это разные вселенные.
Долгая выдалась ночь. Много дольше, чем нужно.
Его охотничья территория — места вне времени, с раз и навсегда установленными правилами поведения. Его добыча — женщины, воспитанные в традициях, не менявшихся уже больше столетия. Все это было иллюзией. Поведение, воспитание, традиции — лишь тонкий слой косметики. Люди стали другими, изменились вместе с миром.
Заноза наслаждался этим, ловил перемены раньше, чем они наступали, чуял загодя и мчался навстречу. Он хватался за все новое так, словно оно через минуту должно исчезнуть. Считал себя не настоящим, а реальность — податливой, как гончарная глина, и творил, что хотел. Хасану реальность казалась незыблемой, существующей по правилам, которые достаточно один раз понять, чтобы… делать то, что сочтешь нужным.
Велика ли разница между тем, чтоб творить, что захочешь и делать то, что считаешь нужным?
Огромна.
Понимание этой разницы тоже пришло нынче ночью. Понимание, что схожие выводы построены на взаимоисключающих основаниях. Хасан мог влиять на реальность, мог менять ее и делал это, не сомневаясь ни в своем праве, ни в своей силе, но, оказывается, не мог ее увидеть.
Он не видел мир настоящим.
Был ли он, вообще?
С такими мыслями и правда можно спятить и вообразить себя несуществующим, как воображает Заноза. Но дело, конечно, не в этом. Не в иллюзорности собственного существования. Дело в том, что невидимый мир стал видимым на несколько часов, и оказался полностью чужим и чуждым. Нужно подождать, просто подождать, привыкнуть к новому знанию, понять и принять его. И существовать дальше, помня, что ничего не изменилось, кроме мира. А тот изменился давным-давно. Задолго до смерти Хансияр.
Вспышки света, грохот и рев, сравнимые со звуком самолетных двигателей, отвлекли внимание от дороги. На площадке перед пустующими складами стояли вперемешку три внедорожника, спортивная машина, пять байков и видавший виды фургон. Орала музыка — то, что Заноза назвал бы музыкой. В такт душераздирающим звукам полыхали цветные огни. Рвано дергались, мечась между светом и тенями, человеческие фигуры.
