В то лето я дополнил свою терапию развлечениями ежедневными посещениями бассейнов «Суим», хозяином которых был американец, у него был желтый кабриолет и татуировка с изображением каймана на груди, полагаю, именно из-за этого люди прозвали его Кайманом, и это свирепое прозвище шло тому типу; он всегда бродил вокруг женщин, неустанный ухажер за купальщицами, водяной донжуан, с вечно разинутой пастью, вечно ненасытный, он прятался в зарослях, ослепительный, со стаканом виски (или чего-то подобного) в руке, а на каждой руке красовались по два массивных кольца, и мне это казалось совершенством: он получал доход от трех бассейнов, бара-ресторана, музыкального автомата и парковки с тростниковой крышей, а потом получал эмоциональный доход от женщин, которые всегда смеялись, как пьяные, когда гуляли с Кайманом, и Кайман обнимал их за талию, сажал их в свой желтый кабриолет, желтый, как желток яйца, а я во время своего чуткого сна, каким спит человек, сидящий на транквилизаторах, представлял себе, что будет делать Кайман с этими наядами, помирающими со смеху. Именно тогда во мне проснулась мечта стать собственником общедоступного бассейна, потому что этот бизнес я ассоциировал с бурным образом жизни, какой вел Кайман, рептилия из отряда пресноводных, владелец бассейнов «Суим».
Во время повторного визита к психиатру (уже вовсе не необходимого, потому что я совершенно твердо решил не убивать себя) этот колдун из первобытного племени спросил меня о ходе моих работ по развлечению, и мой отец с гордостью рассказал ему о приобретении энциклопедии.
— Будет хорошо, если ты станешь ее переписывать, — сказал колдун.
(Если я стану ее переписывать?)
— Это будет отличная терапия — переписать ее от «А» до «Z», потому что так ты не только развлечешься, но и выучишь много всего. Не говоря уж о том, если у тебя есть под рукой пишущая машинка: ты заодно научишься и печатать, а это ни с чем не сравнимая гимнастика для мозга.
Не стоит и говорить, что на следующий день мой отец пришел домой со старушкой «оливетти», выданной ему в комиссариате.
— Машинка, — сказал он.
(В этой машинке были сломаны строчные буквы е, р и l, а капризная i проявляла замашки по ошибке вызванного призрака: она то проявлялась на бумаге, то нет; на клавишах были сальные пятна, жир от энергичных пальцев, что торопливо печатали заключения о кражах, о драках, о нарушении правил уличного движения…) (Машинка.) («Оливетти».)
Мой отец не только потратил деньги, которых у него не было, чтобы купить мне энциклопедию и оплатить лечение у того психиатра, приверженца развлечений, но, кроме того, выпросил в комиссариате грязную «оливетти» с увечной клавиатурой. («О, лтец, тз твлгл мтра мкртвых, прлстт мкня».) Так что, несмотря на то что я подозревал, что все это было бессмыслицей, в один прекрасный день я положил первый том рядом с «оливетти» и начал развлекаться, попутно решив заменять сломанные буквы соответствующими заглавными: «А. 1. Первая буква ИспанскОго алфавИта И бОльшИнства алфавИтОв, прОИсхОдящИх от фИнИкИйскОгО…» — это была печать из стершихся строчных и скорой помощи заглавных, к чьей ненормальности я ухитрился вскоре привыкнуть, и даже сейчас, когда я печатаю что-нибудь на машинке, она время от времени прорывается. В общем, благодаря этим безумным упражнениям я узнал о существовании грозных королей и бестолковых генералов, о сооружении в 1919 году дирижабля А-33 и о смерти в 1561 году, в Баркисимето, конкистадора Лопе де Агирре; я узнал о теологе Альчиати и почувствовал себя чем-то вроде паразитствующей блохи перед лицом великой загадки алгебраического положения о коммутативном теле k с расширением
