Обстановка, в которой произошло мое последнее крещение, сейчас вспоминается так. Были мы тогда в дальней командировке. Жили в гостинице, стоявшей на берегу широкой и полноводной сибирской реки Иртыш. Работали мы тогда много, очень много. Однажды поздно вечером, после многократных измерений одной и той же величины („для статистики"), я сказал Игорю Васильевичу: „Не хватит ли разводить сладострастия, все хорошо повторяется, видно, что все в порядке, статистика уже вполне приличная, и давно пора спать".— „Ну ладно, давай напоследок еще разок «дзыкнем»" (во время измерений Игорь Васильевич, еще с ленинградских времен, всегда перед включением секундомера или пускового тумблера произносил команду: «Приготовились... „дзык"», и тут же нажимал кнопку).
Мне уже надоело „дзыкать", и я попробовал уговорить Игоря Васильевича: „Мы уже двадцать раз „дзыкали", и все одно и то же".— „А что, тебе жалко еще разок попробовать? Завтра выспишься".— „Когда же мы выспимся, если к восьми нужно быть на месте, а еще нужно и стерлядку проглотить, и до места добраться?" Тут Борода взял бороду в кулак и, растягивая гласные, пропел: „А завтра у нас выходной".— „Как это выходной?" — удивился я, поскольку это понятие совсем не вязалось с тогдашней обстановкой и нашими привычками. „А так выходной, ибо (слово „ибо" было как-то особенно подчеркнуто) такие-то „сукины дети" прошляпили и не успели прислать то-то и то-то". После этого мы еще „дзыкнули" эдак разиков тридцать-сорок, и, наконец, И. В. произнес свое обычное: „Отдыхай". Я давно знал значение этого слова и, когда его услышал, сразу решил, что меня снова крепко разыграли, и не стал больше спрашивать о выходном, чтобы не показаться смешным. Но Борода спросил: „А что ты завтра будешь делать?" Это давало надежду, и я решился: „Что, в самом деле выходной?" — „Ты русский язык понимаешь? Я тебе сказал: в-ы-х-о-д-н-о-й".— „Честное пионерское? Как перед Богом?" Поверив в возможность выходного, я спросил: „А можно смотаться куда-нибудь подальше?" — „Мотай куда хочешь". Мое „куда хочешь" было давно выяснено и определено — я хотел в соседнее болото за утками. „Тогда я поеду на охоту".— „Валяй, только на каждый ствол привези по четверти утки".— Это была очередная издевка по поводу того, что у меня было четырехствольное ружье. Быстро переодевшись, я побежал к шоферу прикрепленного к нам „газика". Он не был охотником, но принял предложение с энтузиазмом (все интереснее, чем сидеть в казарме). Мы быстро смотались на „берег" за четырехстволкой и амуницией, а через час уже дунули на болото, чтобы поспеть к утренней заре.
