Семья давно кончилась – жена умерла, дети выросли. Единственной его крупной выставки никто не
заметил. Звери, да и женщины в мастерской не прижились, друзей не осталось. Коллеги (для поддержания
бренной плоти наш герой переквалифицировался в уличные портретисты) в основном пили – а его тянуло
блевать с третьей рюмки. Итак, он остался один. Слишком умный, чтобы полагать себя непризнанным
гением, слишком наивный, чтобы просто плюнуть на жизнь, слишком неудачник, чтобы
разочаровываться…
Что осталось – мокрая улица, темный подъезд, пятый этаж без лифта, но с окнами во всю стену – как
и следует в мастерской, бутылка кефира на после ужина и невеселые мысли о том, чего уже никогда не
будет… Аркадий Яковлевич не торопясь, но и не останавливаясь – слава богу, он еще не в том возрасте,
чтобы отдыхиваться на каждой площадке, поднялся наверх по лестнице. Чуть помедлил у обшарпанной
кожаной двери, нащупывая ключи по всем карманам. Вошел, снял ботинки, пристроил кефир в
холодильник, сел в любимое мягкое кресло, когда-то обитое красным плюшем, огляделся вокруг… Два
мольберта с чистыми холстами по углам, засохшая палитра – под слоем пыли не различить, что за краски на
ней мешали. Гипсовая Венера прячется за горшком с засохшим алоэ, смотрит меланхолически… Дура.
Жалкие афишки по стенам, книжный шкаф – с грудой альбомов и умных книг – когда его открывали в
последний раз? Куча грязной посуды на кособоком столе, серые оконные стекла – все плохо, приятель. Чаю,
что ли выпить для поддержания настроения?
Аркадий Яковлевич проследовал на кухню – за новым поводом для расстройства. Чая не было. В
заварочнике цвел пенициллин, на дне жестянки сиротливо стыл тараканий трупик, пакетный «Липтон» –
подарок заботливой дочери – выпили по случаю дня рождения. И, в довершение несчастий, шум за окнами
заверил Аркадия Яковлевича, что на улице начался ливень. Ну что за невезенье! Аркадий Яковлевич
задумчиво почесал бороду – а не повод ли это? Да, пожалуй. Он разделся, посидел минутку потирая колени
– суставы как всегда являли собой барометр. Набросил халат, подвернул рукава, поплевал на руки… И
пошел разбирать кладовку. Покойная жена была запаслива – неудачную зиму девяносто четвертого года
Аркадий Яковлевич пережил исключительно благодаря древней гречке и окаменевшему варенью, а чай,
между прочим, вообще не портится. Возможных складов в мастерской было три, но обе антресоли себя
