Им не пришлось выбирать еду. Хозяин обслужил их по-королевски, торжественно выплывая из кухни с полными тарелками: сардины, вымоченные в маринаде с луком, пиниолями[35] и изюмом, дымящаяся закуска в ракушках, мясное рагу, твердый горный сыр, щекочущий горло, сливочный десерт с ореховым вкусом. Франсуа был несказанно удивлен, учитывая, что вся послевоенная Италия питалась американскими консервами, в основном это было мясо и сухое молоко.
Пришлось несколько раз поднимать бокал с красным вином в память об Алвизе, и в этом маленьком зале с полом из прессованных опилок, красными скатертями и меню, написанным мелом на черной доске, тело Франсуа постепенно наполнилось приятной негой.
— Я знала вашего отца, — сказала Ливия. — Я была тогда совсем маленькой девочкой, но хорошо его помню. Он подарил мне зеркальце на мое пятилетие.
— Он покинул нас несколько лет назад. Ему очень нравилась Венеция. Он говорил, что черпает в ней вдохновение, необходимое для работы. Как вы, должно быть, знаете, жители Лотарингии и Венеции — давние знакомые. Существует поверье, что когда-то давно лотарингец обменял рецепт изготовления зеркала на секрет получения cristallo.
Она пожала плечами.
— Это опасная тема, месье. У нас технику изготовления зеркал изобрели братья Анджело в начале XVI века. А у вас?..
Его позабавил неожиданный поворот их беседы. Он всегда считал, что итальянки очень словоохотливы, но Ливия Гранди говорила только по существу. Во время ужина они оба несколько раз испытывали сокровенные моменты ощущения близости, когда и он, и она молчали, и при этом они не чувствовали неловкости, несмотря на то что совсем не знали друг друга.
Она его очаровала. Он не уставал слушать мелодичные интонации ее бархатного, иногда с хрипотцой, голоса. Он слушал ее рассказ о мастерских, о проблемах сложного послевоенного периода. Они говорили о военном времени вскользь, словно оба устали от этих мрачных лет. Когда он поведал ей, что его старший брат все еще не вернулся из России, в глазах молодой женщины мелькнул холодный отблеск.
— Мой брат вернулся и не дает нам об этом забыть.
Франсуа понял, что затронул щекотливую тему и предпочел не продолжать, чтобы не расстраивать Ливию.
Она сидела, опустив взгляд, и играла с хлебными крошками, оставшимися на скатерти. Ей было странно осознавать, что, после того как ужин закончился, ей не хотелось уходить. Мягкая благожелательность Франсуа Нажеля сильно отличалась от вспыльчивости ее друзей. Для нее его безмятежность стала некой поддержкой.
