Все утро назавтра мы поджидали следующую атаку. Ее не случилось. После обеда из яичницы с соусом, картошки с фасолью и холодного кофе собрался я прокатиться на Голубчике, а старик сел в свою качалку на крыльце, ружье на коленях, грустная решительность в глазах. Это их выражение пугало меня. Я был рад покинуть дом на часок. И очень притом хотелось, чтобы объявился Лу.
Мерин шел шагом вдоль Саладо под сенью деревьев. Солнце, прямо над головой, добела пропекало пустыню яростным своим излучением. Все притихло, кроме немногочисленной саранчи, что непрестанно трещала где-то в кустарнике. Право, слишком знойно было, чтоб кататься на лошади, трудиться или биться, вообще напрягаться физически. Все живые существа укрылись в тени переждать середину дня.
То же самое сделали мы с Голубчиком. Я снял с него уздечку и сел под тополем. Седло не пришлось снимать, поскольку у меня вошло в привычку обходиться без него, если ездишь близко от дома. Конь, получив свободу, сделал несколько шагов по роще, обнюхивая выжженные прибрежные травы. И застыл в глубокой недвижной тени деревьев, закрыл глаза и уснул, свесив голову, лишь шкура его непроизвольно подергивалась от укусов мух.
Саладо высохла напрочь. Ни струйки не бежало по дну реки, если вода и сбереглась там, то уже несколько недель прячась ниже русла. С того места, где я сел, видны были несколько водоносных рытвин, откопанных в песке стадом, когда у нас еще было стадо. Теперь эти водопои очертились комками и черепками спекшейся глины, каждый кусочек с приподнятыми краями, хрупкий, словно фарфор.
Я порою задумывался, что произойдет, если высохнет глубокий колодец возле дома. Из одного этого колодца поступала в это время года вся наша вода — для домашнего хозяйства, для лошадей, для сохранения в живых травы на выгоне. Другой колодец, западнее, в предгорье, как правило, тоже оставался действующим, но до него было четыре мили. Еще надо упомянуть пару малонадежных водопоев выше по Саладо. Единственный источник, на который можно положиться твердо, это родник высоко на горе, где мне встретился лев. По рассказам дедушки, этот родник никогда не отказывал. Того гляди, коли засуха усилится, нам надо будет перебираться в ту горную хижину.
Посмотрел я вверх, нет ли надежды на дождь, но небо сияло девственно голубым светом от края до края и чистая обольстительная голубизна обещала лишь зной, жажду, смерть.
Мне видна была веранда, там, я знал, сидит и ждет дедушка, но сидел он в такой густой, такой темной тени, что не разглядеть, пока он не шевельнулся — тогда блеснул металл ружья. А потом кольцо дыма, легкое и прозрачное, как дух, выплыло из темноты, сообщая, что дед курит сигару. В кристальном безмолвии я расслышал, вместе со стенанием саранчи, скрип качалки на досках крыльца.
