Возвращаясь этим путем, мы заглядывали на ответвляющиеся оленьи и коровьи тропы. Там, наверху, неразличимые отсюда, находились неиссякаемый источник, кораль и старая деревянная хижина, в которой нам предстояло ночевать. А над той хижиной, над линией леса врезался в синь неба голый зазубренный пик.
— Что там? — показал я на вершину. — Ведь что-то должно быть.
— Чего ты там ждешь?
— Не знаю. А ты был, Лу, на вершине?
— Взобрался однажды. На своих двоих. Конь туда не доставит.
— И что удалось тебе там обнаружить? Что именно?
— Боже мой, ну и приставучий, — с улыбкой сказал Лу. — Я заранее сочувствую женщине, которая за тебя выйдет.
— Я жениться не собираюсь. Мне больше по душе кони.
— Ну уж и загнул.
— И все-таки, — терпеливо продолжал я, — что ты там увидел? Конечно, не считая камней.
— Кроме камня? Ну, травку. Чуток. Странная такая, но зеленая. И меленькие цветочки, крохотные, не больше снежинки. Шарики от диких овец. Гнездо орла.
— Еще что?
— В общем, ничего более.
Дальше мы ехали молча, через прогалы между малорослыми соснами.
— Смотри, — Лу указал на отпечатки острых копыт, пересекавших тропу, — олень с двумя важенками прошествовал, пяти минут не прошло. Видал, кто-то из них писнул? Пяти минут нет. Нам бы полагалось их заметить. Похоже, старею.
— А сколько тебе, Лу?
— В прошлом году тридцать три было. Самое время для распятия. Вместо того я женился. На следующий год будет тридцать пять. Можно выставлять себя на выборах президента.
— Ты собираешься выставиться на президента?
— Есть над чем подумать. В Гвадалупском округе. поддержка будет. Поживем, увидим.
Солнце уже висело над самым оплечьем горы, но с силою било пока с безоблачного неба, когда мы с Лу вернулись на старый проселок и отмерили несколько его последних зигзагов перед ровной площадкой, где помещались кораль и хижина. Гнедой жеребец, расседланный и лоснящийся, пасся близ кораля. Дымок вился над трубой печки, стоявшей в клетушке, а в дверях, заслышав наших лошадей, появился дедушка.
— Добрый вечер, — сказал он. — Так я и думал, сейчас мои парни появятся. Три банки фасоли и сковородку солонины я поставил на огонь.
— Для начала сойдет, — откликнулся Лу.
Мы спешились, расседлали коней. От усталости мне показалось, когда я нес седло к изгороди кораля, что весит оно добрых пять сотен фунтов.
— Голубчика можешь, Билли, не привязывать, — распорядился дедушка. — Он будет держаться Крепыша. Только почисти слегка.
Лу привязал к изгороди своего коня. Мы вычесали лошадей ветками можжевельника и пошли в хижину, навстречу запаху еды. В каморке, чистой и прибранной, помещались железная койка, стол и стулья, шкафчик, полный консервов, керосиновая лампа и прочее, в том числе мешок зерна, подвешенный за проволоку к одной из балок, чтобы осложнить жизнь мышам и белкам. Кофейник грелся на плите.
