И так бывает с каждым из нас, гражданин Евтимов; я пристрастен не к собственной порочности, а к той совершенной порочности, которая доставляет чисто духовное наслаждение. Вы, наверное, гордитесь вашей честностью и справедливостью, но я уверен, гражданин следователь, что вы стремитесь к абсолютной честности и справедливости, которая только напоминает вашу собственную. Вот оно неразрешимое противоречие, психологическое расхождение, в силу чего каждый человек (даже самый жалкий, несчастный, глупый или жестокий) всегда уверен в своей правоте, то есть старается оправдать себя; когда он смотрит на себя через призму других, то сознает, что он в чем-то совершенен. Я нахожу причину раздвоенности морали в предвзятости человеческих суждений.
Человечество знает десять божьих заповедей, они возвышенны и гуманны или по крайней мере разумны. Но почему тогда никто из нас по-настоящему их не соблюдает? Да потому, что каждый из нас в той или иной мере Нарцисс, маленький божок, который, верит, что эти нравственные истины касаются других, но только не его. Когда я чувствую себя в чем-то совершенным, я стою над тиранией морали, преступаю несвободу, дабы не быть обыкновенным и безликим. Но каким образом я могу выделиться среди других, кроме как совершить преступление? Разве то, что люди вершат на протяжении тысячелетий, не есть цепь преступлений по отношению к природе и к себе подобным? Разве Александр Македонский, который при помощи меча и насилия вписал свое имя в историю, не являет собой образец тирании? А почему создатели атомной бомбы громко именуются учеными, когда, они просто незафиксированные преступники?
Вы проявили любезность и выслушали меня; в отличие от вашего юного коллеги вы понимаете, что я задаю вопросы не вам, а самому себе. Гражданин Карапетров проявлял излишнюю нервозность, он говорил со мной на языке фактов, но факты лишь описывают наше поведение, они — материальное воплощение чего-то наиболее существенного и ценностного, воплощение душевных терзаний и духовных устремлений. Сейчас я постараюсь быть точным, попытаюсь вспомнить, когда в первый раз встретился с Пранге и когда впервые без зазрения совести принял от него взятку. Взятка эта представляла собой две жалкие бутылки «Балантайна» и блок моих любимых сигарет «Мальборо». Думаю, что это случилось в сентябре семьдесят девятого года, в Софии, в ресторане парк-отеля «Москва». Стоял мрачный, дождливый день, тогда я был все еще честным и все еще жалким человеком!
