— Къ сожалѣнію, ни на томъ, ни на другомъ.
Онъ высоко, высоко вытянулъ сѣдую голову и гордо улыбнулся.
— Къ сожалѣнію! Учиться музыкѣ — это великое счастіе, которое дается только очень немногимъ. Для этого надо быть богатымъ человѣкомъ, милостивый государь. Не правда ли?
— Почему же? — удивился я. — Мнѣ кажется, что и бѣдный, разъ у него есть, способности…
Доброе старческое лицо сдѣлалось строго.
— Бѣдные должны работать, — неумолимо проговорилъ онъ. — Работать и только работать.
Я невольно взглянулъ на громадную, посинѣвшую кисть человѣка сь зобомъ. Вѣрэятно, онъ работалъ и только работалъ.
Винтертуръ!..
Слѣдующая остановка была Цюрихъ.
Есть ли въ витринѣ европейской цивилизаціи предметъ болѣе бросскій, чѣмъ извозчикъ?
Я встрѣчалъ людей, отрицавшихъ культуру Запада цѣликомъ, но когда рѣчь касалась этихъ людей, верхней своей частью столь же неразрывно и гармонично связанныхъ съ газетой, какъ нижней съ козлами, они умолкали.
Умолкали, чтобы не сказать:
— Заграницей извозчикъ — это воплощеніе торжества лучшихъ инстиктовъ человѣчества. Это — само человѣческое достоинство, это — олицетворенное сознаніе честно выполняемаго долга.
Онъ въ состояніи продержать васъ полчаса у дверей пивной, гдѣ онъ будетъ допивать свою честно заработанную кружку пива, но въ то же время онъ никогда не откажется пожать вашу руку, если она протянута отъ чистаго сердца и не замарана безнравственнымъ поступкомъ.
Вы никогда не увидите извозчика безъ газеты, ибо его мозгъ постоянно нуждается въ здоровой пищѣ.
— Это лучшіе знатоки политики, каждый изъ которыхъ въ состояніи предугадать исходъ любого конфликта между державами. Они знаютъ цѣну союзамъ и предвидятъ результаты выборовъ не хуже, чѣмъ курсы акцій на слѣдующій день.
— Они лучшіе граждане страны.
Онъ вошелъ въ пивную, поддерживая руками громадный животъ, какъ бы не рѣшаясь опустить его сразу на кривыя слабыя ноги, и присѣлъ къ моему столу.
— Здраствуйте, — сказалъ онъ и, снявъ съ головы старый чѣмъ-то разстроенный цилиндръ, закрылъ имъ мой хлѣбъ.
— Пива! — крикнулъ онъ.
— Здѣсь гдѣ то былъ мой хлѣбъ, — скромно намекнулъ я.
Онъ пожалъ плечами и, освободивъ хлѣбъ, прикрылъ шляпой солонку.
Съ минуту онъ сидѣлъ молча, уставившись на меня мутными, какъ огуречный разсолъ глазами, жутко освѣщавшими его синеватый носъ.
— Иностранецъ? — коротко спросилъ онъ.
— Русскій.
— Я такъ и думалъ.
Онъ засмѣялся въ восторгѣ отъ своей догадливости и пустилъ въ мою тарелку клубъ сквернаго дыма.
